– А скажите, господин майор, эта наша война… вы действительно верите в её победный исход? Вы думаете, можно покорить эти пространства, населённые… Нет-нет, я не нацист. Я – солдат. И то, что происходит вокруг, многое из этого, противно моей натуре и убеждениям. Мои солдаты устали. Дивизия понесла огромные потери. И кажется, что не только Германия, но и Европа уже не в состоянии восполнить их. 5-я мотопехотная бригада выбита почти наполовину. Немногим лучше положение в 5-й танковой бригаде. Эти две бригады – костяк дивизии. Без них дивизии просто не существует.

– Господин генерал, германская армия свою освободительную миссию блестяще выполнила ещё летом прошлого года. И поход на Москву был уже безумием. Бессмысленным и жестоким. В первую очередь по отношению к германской армии. И вы это прекрасно понимаете. Начиная с сентября, да-да, уже тогда, нужно было открыть ворота концлагерей, обмундировать и вооружить добровольцев. И миллионная русская армия освободила бы от большевизма не только Москву и Петербург. Почему вы, немцы, так слепы к урокам истории? Россию могут победить только русские. Только русские, господин генерал.

Фейн пристально смотрел на Радовского. Он услышал то, что готов был услышать. Но слова русского не могли не смутить его. Он невольно выглянул в окно и, убедившись, что часовой далеко и не слышит их, качнул сигарой:

– Только русские… Эти слова принадлежат вашему новому вождю? Генералу Власову? Кажется, именно он сейчас претендует на роль командующего новой армией. Так называемой Русской освободительной армией.

– Эти слова принадлежат Шиллеру. Фридриху Шиллеру, господин генерал. Эти слова произнесены давно. Этой истине уже много лет. Как и добрым взаимоотношениям между немцами и русскими.

Генерал курил сигару. Он снова смотрел в окно. И снова подумал: да, этот русский, ко всему прочему, очень образованный человек. Пожалуй, он мог бы сделать прекрасную карьеру штабного офицера. Но разве эти партийные болваны позволят взять в штаб, в оперативную группу, русского со смутным прошлым?

За окном, над свежим штакетником, ветер играл берёзовой листвой. Форточка была открыта, и шум листвы слышался здесь, в штабном доме, как отзвук другой, минувшей жизни, которая прошла здесь, среди этих берёз, но которая никогда не повторится. Радовскому вдруг показалось, что этот тихий шум волнует не только его, но и генерала.

– Странный вы человек, господин Радовский. Эта ваша откровенность… Такие мысли иметь опасно. Даже здесь, на передовой. Хотя, по всей вероятности, вы всё же правы. И я разделяю некоторые ваши мысли. Но скажу вам больше: то, что мы переживаем, ещё не кульминация безумия. Кульминация нас ждёт впереди.

– Ещё не поздно. Ещё всё можно поправить.

– Вряд ли. Фюрера окружают недалёкие и недобросовестные люди. И они рассуждают иначе. К нашему несчастью и к несчастью всей Германии. – Фейн внимательно посмотрел на Радовского и неожиданно спросил: – Говорят, где-то здесь, недалеко, ваше родовое поместье?

– От поместья ничего не осталось. Руины усадьбы. Мерзость запустения.

– Всё, что разрушено, можно восстановить. Проблема в другом. Всё это, – и генерал сделал жест в сторону развешанной на стене карты, – нужно теперь удержать. А русские усиливаются буквально с каждым днём. Вы, случайно, не охотник?

– Когда-то покойный батюшка имел хорошую охоту. Свору гончих. Содержал двоих собачников. Съезжались соседи. Охоты устраивали пышные. Было ружьё и у меня.

– Пригласите как-нибудь меня на охоту. К себе в поместье.