– Да, пожалуй. И в этих обстоятельствах у немцев нет другого выхода, как призвать на помощь нас, русских. У них сейчас некомплект в дивизиях до семи тысяч человек. Где они их возьмут? Так что скоро, совсем скоро ворота концлагерей будут распахнуты на Восток! И в бой мы пойдём не в этой вот форме, и не с нашивками «ОСТ», а в русских шинелях и гимнастёрках. Дайте время.

Радовский засмеялся.

– Давай лучше выпьем, – предложил он. – За моё новое назначение.

– Ты получил новое назначение?

– Да. Буду формировать новую роту. Приказ о моём назначении и новых полномочиях подписан.

– Кто подписал приказ?

– Оберст Лахоузен-Вивермонт.

– Ты перебрался в управление Аусланд ОКВ абвер-2?

– Да. Тебе знакомо имя моего нового шефа?

– Кое-что слышал. Он австриец. В прошлом году получил оберста. Умён, проницателен. Профессиональный разведчик. Служил в австрийской армии. Затем перешёл в вермахт. О нём мне рассказывал Андрей Константинович. Они знакомы. Их познакомил Гелен. Здесь, в Смоленске.

Позже Радовский узнал и другие подробности из биографии своего шефа.

Родился в 1897 году в Вене. Блестяще окончил военную академию Марии-Терезии в Виннер-Нойштадте. В 1915 году получил свой первый офицерский чин – лейтенанта от инфантерии. Летом 1936 года в чине оберстлейтенанта получил перевод в австрийский Генеральный штаб.

– Ты знаешь, что такое абвер-2?

– Да, конечно. Диверсионно-разведывательная работа. Звучит красиво, почти романтично. Но заниматься придётся зачисткой деревень и лесов по эту сторону фронта от партизан. Приказано формировать роту для абвергруппы Schwarz Nebel – «Чёрный туман». Разумеется, под присмотром инструкторов. Конечно же немцев. Но не остзейцев. С нашими хоть можно договориться. А с этими… Сразу после отпуска предписано начать работу по подбору личного состава для двух взводов. Буду готовить диверсантов. Из всякого отребья. Набирать придётся в концлагерях. Добровольцев. Ты слышишь, Вадим, – до-бро-воль-цев. Звучит по меньшей мере издевательски. В перспективе – развёртывание роты до трёхвзводной.

– Что ж тут плохого? Ты будешь командовать русскими. В лагерях… Что творится в лагерях, Георгий! А у тебя есть возможность спасти хоть несколько десятков. Так что тебе всё же предстоит командовать русскими солдатами.

– Русскими солдатами… Последний раз, Вадим, мы с тобой командовали русскими солдатами под Ново-Алексеевкой.

– На той стороне тоже были русские…

– Когда обращаешься к ним с предложением вступить в русское формирование на стороне вермахта, из строя выходят, как правило, люди совершенно определённого сорта. Иногда – такие хари… И работать приходится именно с ними. И они потом задают тон в подразделении. Волевые, наглые, эгоистичные, без предрассудков. Абсолютно свободные от условностей десяти заповедей.

Однажды Зимин спросил:

– Георгий, всё забываю тебя спросить: помнишь, ты часто вспоминал о какой-то родственнице, не то племяннице, не то троюродной сестре? Она была отправлена из Новороссийска ещё весной того же двадцатого. Что с ней? Ты разыскал её? Она жива?

– Нет, я не нашёл её.

– Жаль, жаль, – он похлопал его по плечу. – Но это ничего не значит. Она наверняка жива. И ждёт тебя, – и Зимин улыбнулся. И спросил: – А как стихи Гумилёва? Не забыл? Не растерял свои драгоценности в поисках других иллюзий? Ведь это помогло нам выжить.

Радовский молча кивнул.

– Прочти что-нибудь. Одно четверостишие. Первое попавшееся.

– Ведь это было так давно и где-то там, за небесами. Куда мне плыть – не всё ль равно, и под какими парусами? – продекламировал Радовский почти шёпотом. И – после небольшой паузы: – Тысяча девятьсот восемнадцатый год.