И голову на стол уронил.

Журналист его посадил обратно, по щекам легонько похлестал. Тот вроде очухался.

– Всё дело, – говорит, – в книге. Если в эту книгу чьё имя записать задом наперёд – всё самое заветное у того человека сбудется. До самой последней смерти. А сейчас, – говорит, – извините, малость проветриться надо мне.

Поднялся чужой и ушёл, шатаясь.

Журналист книгу со стола дёрнул. Всё, думает, моя теперь книга. И счастье моё теперь.

А книга будто привинчена. Не отрывается.

Журналист в азарт вошёл. «Ну, ничего. Сейчас имя своё туда впишу. А чужому пожелаю, чтоб немедленно под машину попасть. Да насмерть. И все дела».

Распахнул книгу наугад. Думал, будут чистые страницы – а там жирными буквами неясные слова напечатаны. Одну только фразу успел взглядом выхватить:

«Он не знал, что делать, и бежал, оставляя позади себя огороды и задворки усадеб».

Журналист обратно книгу захлопнул. Зажмурился, в ладони лицо сунул, будто маленький. Страх его взял отчего-то.

«Может, – думает, – и правда убежать».

Пересилил он страх, открыл глаза – нет книги. Пропала.

На скатерти ж будто северное сияние гуляет. А под ним – Райская Москва живёт. Девушки с косами вокруг головы сидят по бульварам, сложив руки на коленях. В метро люди друг другу стихи читают. Фонтаны красным вином бьют.

До утра глядел журналист на скатерть, не мог оторваться.

Вечером после работы опять в кафе пришёл, сел за столик – да, искрится Райская Москва.

Так с тех пор и ходит. Спился совсем, людям в глаза смотреть не может, а ходит.

Чужой же и вправду из посёлка насовсем исчез.

В одном посёлке городского типа жил человек – богатый, да больной.

Верней, не жил, а умирать туда переехал. В посёлке ведь и проживать не очень неудобно, и умирать хорошо. На воздухе, посреди птичек.

Уже и не работал он на своё богатство. Деньги в банке держал и процентом кормился.

Вот совсем ему плохо стало. Ноги отнялись, руки скрючились. «Помру сейчас», – думает.

Тут является ему Николай Чудотворец и говорит: «Завтра с утра иди в деревню. Живут там три брата с матерью. Выпроси мать у братьев, посели к себе и ухаживай. Может, и здоровья прибудет».

Утром проснулся человек – вроде отпустило малость. Ходить можно.

Отправился в деревню.

Пришёл. Видит, у самого леса трёхэтажный дом стоит. Первый этаж мраморный, второй гранитный, третий кирпичный. И крыша остренькая, со шпилем.

А рядом конура – не конура, так, сарайчик дощатый, окно в решёточку.

Входит человек в дом – на первом этаже старший брат с женою сидят, борщ из хрустальных тарелок хлебают.

Поднимается на второй этаж – там средний брат с женою сидят, вино из разноцветных бутылок пьют.

Поднимается на третий этаж – там младший брат, холостой, сидит, курит, изо рта дымом фигуры выпускает – то зайца, то белочку.

Спустился человек вниз, говорит старшему брату:

– Здравствуй, хозяин. А не живёт ли с тобою старушка какая?

– Как же нет? – отвечает старший брат. – Мать живёт. У ней дом свой деревянный рядом.

Выходят на крыльцо – а у сарая на брёвнышке бабушка сидит в лохмотьях и тюрю из тазика ест.

– Отдай мне её, – просит человек. – Я её кормить буду.

– Отдать не отдам, – отвечает старший брат. – Живая душа всё ж таки, не мешок картошки. А за деньги продам, пожалуй.

– А много ли стоит она?

– Сто тысяч дашь – мать твоя. Я на шпиль давно хотел петушка золотого прицепить. Вот, повешу.

Человек дал старшему брату сто тысяч и старушку в город увёз.

Домой привёл, одел в чистое и пёстренькое, накормил рыбною котлеткой, кашей с маслом, определил комнату, кровать с периной.