Продюсера, к которому так спешили наши героини, звали Александром Глыниным. Это был спортивный, чуть выше среднего роста, симпатичный русский мужчина лет около… Но все ему все равно давали меньше. А он никого и не разубеждал. Даже мужчине приятно быть молодым. Особенно в глазах красивых женщин. У него были волнистые, кое-где слегка подкрашенные сединой с двадцатилетнего возраста, темно-русые волосы, серо-зеленые печальные, даже когда он смеялся, глаза. Главной достопримечательностью большого, без единой морщинки, лица был отнюдь не греческий, крупный боксерский нос и чувственные поэтические губы. Хотя собственно продюсером Саша, строго говоря, не был и таковым себя никогда не считал. Права была Розочка, познакомившаяся с ним на одном из кастингов, проводимых в вечно ремонтирующемся кинотеатре – то ли «Тува», то ли «Тверь», приютившемся на заросшем ржавыми гаражами и репейным кустарником берегу Москвы-реки в тмутараканских Печатниках, Александр Глынин писал песни. Их исполняла добрая половина нашей недоброй эстрады, начиная от Кобзонова и Долининой и заканчивая Салтычихиной и Начиналиной (хотя почему заканчивать надо именно ими, а не Борей Моисеевичем или Сашей Буйновичем, к примеру?). Самую известную его песню пела вся страна и ее окрестности, она одно время неслась из динамиков всех проезжавших и стоявших на приколе машин, звучала из каждого унитаза (или телевизора, на худой конец), шипела и пищала из утюга каждой домохозяйки. И когда по стране семимильными шагами пошла мода на караоке, любящие и, самое главное, умеющие петь девушки не самого младшего возраста для того, что бы подчеркнуть это свое умение, всегда заказывали эту самую песню. И когда Саша, представляясь кому-нибудь где-нибудь, говорил, что он поэт, автор восьми книг стихов, член Союза писателей, это не производило на вальяжного собеседника абсолютно никакого впечатления. На него смотрели даже с какой-то жалостью, как на неудачника или бедного родственника, не умеющего зарабатывать деньги и поэтому занимающегося черт знает чем. Но стоило ему (его жене, товарищу, знакомым) сказать, что он автор песни «Три астры белых, или Черно-белая печаль» в исполнении Лоры Долининой, как ему тут же начинали жать руку, заглядывать в глаза, называть чуть ли не гением, гордостью Латошинского района Московской области или Савёловского района Тверской (и так по списку), ну, по крайней мере, состоявшимся человеком точно… Просили разрешения сфотографироваться с ним, почти требовали расписаться на чем-нибудь (один раз даже на паспорте) и т. д.

Так вот, как я уже сказал, он писал песни, точнее, стихи к ним. Еще точнее, тексты или слова, как значилось на обложках многочисленных CD-дисков с его и с не его произведениями. Но вот что, кстати, его всегда безумно раздражало, особенно после того, как он, купив какой-то диск с классическими и современными романсами, собственными глазами прочитал: песня такая-то (название песни), музыка – Тютькина-Мутютькина, слова (текст) – Пушкина… Он долго ходил под впечатлением. У Тютькина-Мутютькина – музыка (он, видимо, супергений), а у Пушкина (Лермонтова, Есенина) – слова или текст… Они на поэзию, на стихи – не тянут. Тютькины – композиторы, а Пушкин и Есенин – текстовики?! Хотя он, будучи, как я уже сказал, профессио нальным поэтом, членом Союза писателей и автором нескольких книг стихов, безусловно, понимал, что то, что он делал в песнях (в шоу-бизнесе), конечно же не поэзия, об этом даже смешно и подумать, но он хотя бы сам все это писал. От серьезных, настоящих стихов исполнители почему-то шарахались, как от… больного СПИДом… Раздражало, что все эти Укукманы, Крутовичи, Дробышевские, Матецковы и К