– Посиди-ка внутри. Из этих стен тебе не выбраться. А я скоро вернусь. Видимо, услышал бог мои молитвы, и я наконец разбогатею.

– Быстрее лишишься головы, чем услышишь звон монет, – брезгливо сцедила девушка и отвернулась.

– Это мы ещё посмотрим, – довольно хрюкнул рыбак, вышел из сарая, закрыл дверь и подпер ту несколькими увесистыми поленьями. Те были покрепче любого замка: захочешь выбраться наружу – не получится.

Стряхнув с перепачканной одежды ошметки травы и листья, мужик заторопился в сторону города. Путь был неблизкий, но мысли о награде за «улов» придавали столько сил, что обуянный желанием скорой наживы мужчина не шел, а бежал.

Когда впереди замелькали первые дома, остановился и перевел дыхание. Повертев головой вправо-влево и поразмыслив, куда бы вначале податься – в бродячий цирк, что кочевал из места в место и показывал всем диковинных животных и разные трюки, или к губернатору, – выбрал последнее и поспешил к пристани и главной улице, где надеялся сыскать свое богатство.

***

Травяной чай, поданный на завтрак, бодрил, и невероятной свежестью пахла земляника, перетёртая с сахаром. И хотя, прежде чем садиться за стол, полагалось умыться, причесать волосы и одеться, запах свежеиспеченного хлеба и поджаренного бекона так искушал, что Грант, недолго думая, откинул в сторону тяжелое одеяло, поднялся с кровати, закутался в тёплой халат, прошел в столовую да в таком виде и сел за стол. Обмакнул серебряную ложечку в землянику, мазнул по разломленной булочке и, откусив, закрыл от наслаждения глаза. Это было так же хорошо, как дома. И столь же хорошо, как в Нерсесе, о котором, как бы Грант ни старался, до сих пор были все его мысли.

Сушеная фрезия из рукописи перекочевала на тумбочку у изголовья кровати. Этой ночью Грант долго не мог уснуть. Ворочался и думал то об одном, то о другом. В Вольном заливе всё было наоборот: за день он так уставал, что засыпал, едва коснувшись головой подушки. На Апарских же островах пока единственным занятием были беседы с капитаном Редрутом, а тот, как назло, болтал только о племяннице, чем разбередил старую рану.

Грант снова мечтал об Эмме: её озорной улыбке, рыжих кудрях, звонком голосе… Когда около года назад он увидел её в подвенечном платье и коснулся губами её руки, его словно ударило током. Нигде и никогда он не видел девушки красивее. В ту секунду он точно бы наплевал на все приличия, не сдержался и чмокнул бы невесту в щёку, успев заодно украдкой вдохнуть аромат её тела, но… из-за спины девушки вырос Эдгар, и Эмма, прильнув к жениху, промурлыкала тому на ухо что-то забавное, от чего оба рассмеялись. Пробормотав брату и Эмме поздравления, Грант не остался до конца торжества и уехал, сославшись на недомогание. На том празднике жизни он чувствовал себя лишним.

Громкий звон – Грант вздрогнул. Он так далеко улетел в своих мыслях, что не заметил, как пальцы сами собой разжались и ложка упала на пол. Прислуги рядом не оказалось, и, нагнувшись, Хиггинс вдруг услышал громкий топот и взволнованные голоса. Вскоре в дверях показалась красная морда лакея.

– Ваша светлость, – задыхаясь, блеял он, – простите, что врываюсь, когда вы… – слуга скользнул взглядом по губернатору, – не одеты, но к вам тут…

Лакей запнулся и приложил руку к груди: ему срочно требовалось отдышаться.

Грант цапнул с пола ложку и распрямился.

– Кого там принесло? – нахмурив лоб, спросил он и швырнул на стол сдернутую с колен салфетку.

– В том-то и дело, что никого! – выпалил слуга.

– Тогда чего бежал? Словно внизу пожар случился.