18. Глава 17. Роберт

Какие же сладкие у нее губы. Мягкие, нежные, податливые. Я готов душу дьяволу продать, чтобы она осталась со мной. Не только этим вечером. Хочу всю оставшуюся жизнь засыпать и просыпаться с ней, ухаживать за ней, любить ее.

Да, Роберт, ты влип по уши! Приударить за дочерью Барона — это то же самое, что подписать себе смертный приговор без права на последнее слово. Он простит тебе Анжелу, простит аферу, если вернешь бабки и отработаешь долг, но Зару… Он хоть и никудышный отец, но на старость лет задумался о дочери. Хрен он тебе ее отдаст!

Эта ядовитая мысль заставляет меня крепче сжимать ее в своих объятиях-тисках, яростнее целовать ее желанные губы, боясь прерваться хоть на миг.

Она первая отстраняется от меня и, распахнув пушистые ресницы, несколько испуганно смотрит мне в глаза. Ее влажные губы еще разомкнуты, но она молчит. Почти не дышит, глупышка. От былого высокомерия и тени не осталось.

Так вот какая ты, русалка, без своей раковины. Трепещешь от одного только заискивающего мужского взгляда.

В ее больших глазах, в которых недавно блестели слезы, теперь сверкает яркий мальдивский закат. Я смотрю в них и не могу поверить, что судьба подкинула мне такой сюрприз. Подушечкой большого пальца провожу по ее губам и улыбаюсь, как счастливый дурак.

— Не хочешь в клуб? — спрашиваю, не зная, как еще можно завершить празднование ее дня рождения.

— В клуб? — охрипшим голосом бормочет она.

— В Мале есть интересное местечко с потрясными коктейлями и сумасшедшей музыкой. Потанцуем?

Она улыбается и согласно кивает.

Вот и отлично!

Мы возвращаемся на яхту, и пока я разбираюсь со снаряжением, русалка переодевается в платье.

— Научишь меня управлять яхтой? — спрашивает она, присоединившись ко мне в кокпите и протиснувшись между мной и рулем.

От ее влажных волос все еще пахнет фруктами, а кожа отливает бронзой на закате. Она лопатками прижимается к моей груди, отчего я застываю истуканом. Совесть не позволяет пользоваться ее уязвимостью, и я стискиваю зубы, борясь с желанием наброситься на нее, утащить в каюту и не выпускать из своих объятий, пока мы не проголодаемся.

— Ну! — напоминает она мне, повернувшись через плечо. — Ты уснул, что ли? — заливисто смеется, расшевеливая меня.

Рядом с тобой невозможно уснуть, зато есть риск потерять самоконтроль!

Я оживаю, кое-как переключаясь на приборную панель, и начинаю объяснять русалке принцип работы яхты. Судя по всему, она неплохо водит машину, потому что многое знает из области техники, и это заводит меня еще сильнее. Я даже вспоминаю о своем спорткаре и уже представляю, как русалка гоняет на нем по пустынной дороге где-нибудь на юге Штатов.

Она быстро и смело берет инициативу управлять яхтой на себя, и мне остается только подсказывать ей и помогать, стоя за ее спиной и позволяя себе прикасаться к ней. Я делаю вид, что это невзначай, но случайно талию рукой не обовьешь и губами к уху не прилипнешь. К тому же не в шторм же мы попали, чтобы меня так качало. А мне все сильнее хочется ухватиться за девчонку и привязать ее к себе.

— Роб, тебе не кажется, что ты уже начинаешь меня поедать? — усмехается она, когда я губами скольжу по ее теплой шее, целуя пульсирующую от волнения венку, а мои ладони нагло устроились на упругих холмиках ее груди.

Я замираю, соображая, что задыхаюсь от транса, в который вгоняет меня русалка.

Она вдруг сбавляет скорость, заглушает мотор и останавливает яхту где-то посреди моря, откуда до ближайших островов еще пилить и пилить, а Мале и вовсе не пахнет. Медленно разворачивается и, поясницей приклеившись к рулевому колесу, поднимает лицо.