И ИскИн пропел «морским» голосом капитана Врунгеля:

– Как вы яхту назовёте, так она и поплывёт.

Дальше он рассуждал примерно так. Привлекательный и вызывающий доверие имидж для бизнеса – это хорошо. И наоборот, отсутствие такового, а то и наличие негативного – плохо и даже убийственно. Это, так сказать, азы. А что получается у нас? ИскИн покопался в памяти и выстроил следующие маршруты к эпицентру своих рассуждений:

– книжный (Булгакова) и киношный (Гайдая) Жорж Милославский – вор и мошенник;

– «жорж» на воровском жаргоне – опять-таки «мошенник»;

– мошенничество когда-то в обиходе называлось «кражей на доверии»;

– Жорж Милославский однозначно воспринимается как лицо банка.

И какой вывод из этого силлогизма? Банк громогласно заявляет своей клиентуре, что будет вести себя как Жорж Милославский? Это такой двойной высший пилотаж: смотри во все глаза – я тебя предупреждаю, что обману, вот шарик, вот напёрстки – и обману всё равно! Шарик вот здесь, говоришь? Смотри в оба глаза! Оба-на! Неправда ваша!

Или вот призыв: «Граждане, храните деньги в сберегательной кассе!» Что он значит в данном контексте?

А значить он может только одно: несите свои денежки, чтобы я вас обманул! Тут впору лицами банка сделать ещё и Алису с Базилио. Для усиления эффекта, так сказать.

Путаясь во всех этих рассуждениях, ИскИн чуть не испортил свои кремниевые извилины. И испортил бы, не наткнись случайно на такое обстоятельство. К чему призывал старый-новый Милославский? «Храните». Именно «храните» и никак иначе! А это глагол несовершенного вида, то есть незавершённого действия. И измученный супермозг с радостью принял обнаруженную подсказку. Деньги должны храниться бесконечно. И если клиент хочет деньги забрать, это есть не что иное, как несоответствие между интересами клиента и банка, подлежащее устранению. В пользу банка, само собой.

Потому что Жорж Милославский – жулик.

Потому что «как вы яхту назовёте, так она и поплывёт».

Потому что мир сошёл с ума.

Сегодня ИскИн провёл пробный эксперимент по устранению несоответствия с намеренно строгими, даже экстремальными условиями. Результат получился многообещающий…

Среди соседей Иван Иваныч Почкин слыл человеком непьющим и степенным. Среди дальних знакомых – серым и незаметным. Среди домашних и коллег по работе – ужасным занудой. Попадались и такие, кто считал Почкина гражданином благопристойным и правильным во всех отношениях.

Здесь люди впадали в большое заблуждение – Иван Иваныч попросту трусил. Пороху не хватало совершить что-нибудь этакое. Ему казалось: только сделай что-нибудь из ряда вон, и тут же явится некто надзирающий – милиция-полиция, народный контролёр, да хоть бы и ангел какой-нибудь, и тут же призовёт к ответу, и кара будет страшной. Но, боже мой, как иной раз хотелось нахамить начальнику или перейти дорогу на красный свет! Или вот хотя бы показать дулю этому наглому вечному стрелку папирос Саврасову из механосборочного.

От постоянно подавляемых неправильных, как ему казалось, побуждений Иван Иваныч преждевременно облысел, имел плохой аппетит и непрезентабельно выглядел. Будучи всё же не лишённым некоторого ума и здравого смысла, он понимал причину и сильно переживал по этому поводу, но перешагнуть самим же собой нарисованную черту не мог.

На работе было ещё ничего. Свои инженерные обязанности он выполнял исправно. Но мучиться по-настоящему ему приходилось на цеховых вечеринках, называемых теперь, в соответствии с текущим моментом, «корпоративами». В то время, как поддавшие коллеги уже обращались к начальнику цеха на «ты» и понуждали к брудершафту раскрасневшихся лаборанток и даже матрон из ОТК, он изо всех сил старался вести себя наиболее естественно. Однако с журналом «Машиностроение» в руках это получалось малоубедительно и где-то даже неуместно.