Кострова надо послать. Без вариантов надо. Не могу я себе представить, как с ним хотя бы целуюсь. Он вон меня за плечо потрогал, а я уже хочу поискать в рюкзаке тюбик с гелем-антисептиком.

При том, что в общем и целом Костер нормальный, веселый, ну и пусть понторез хренов, это не тот недостаток, за который стоит его презирать. Пока папа был жив, я тоже была та еще чика. Тоже с понтами. Тогда продинамить парня было классным развлечением. Мы с Анькой даже соревновались, кто сделает это эпичнее.

Сейчас как-то тошно уже этим заниматься. Стало слишком много больших проблем.

В том-то и дело, что их слишком много. Настолько много, что я ничего кроме них не вижу. Говорят, когда у человека депрессия, самое сложное для него — допустить в свою жизнь что-то позитивное. Потому что лежать и страдать — для организма путь самый легкий, преодолеть тьму, раскатывающую тебя тонким блинчиком сложно. Но можно.

Мне все-таки стоит еще раз подумать насчет Костра. И правда ведь симпатичный. И в принципе опытный, поди получится у него доставить удовольствие…

Звук телефона в библиотечной тиши звучит как сирена пожарная. Я подскакиваю, хватаюсь за телефон, от волнения — роняю его, чертыхаюсь шепотом, снова хватаю, вырубаю звук. Фух.

Вроде знаю, что никто меня не расстреляет за это, а все равно — шуметь в библиотеке страшно, это почти условный рефлекс — в библиотеке нужно вести себя тише воды ниже травы.

Смотрю на дисплей телефона — вижу номер лечащего врача мамы. И вот тут кровь из носу надо ответить. Если что-то случилось — я должна знать.

Надеюсь, Марина Анатольевна не очень рассердится за недолгий разговор.

— Да, Борис Анатольевич, — говорю вполголоса, принимая вызов.

— Добрый день, Екатерина, — голос врача немного отстранен, и это мне не нравится. Обычно он таким голосом о каких-то плохих анализах говорит.

— Что-то случилось?

— Мне сообщили, что вы не оплатили счет.

Сглатываю, ощущая в горле плотный комок.

— Я говорила с вашим администратором в понедельник. Она согласилась принять частичную оплату. Я внесла первую часть платежа и расплачусь до конца в следующий понедельник. У меня рабочая смена в воскресенье, я сразу после неё все перечислю. У вас ведь есть возможность отсрочки.

— Да, я слышал объяснения Елены, я присутствовал при обсуждении этого вопроса с нашим главврачом, — Борис Анатольевич покашливает, выдавая внутреннюю неловкость, — вот только, Екатерина, обычно нашим клиентам не позволяют использовать отсроченный платеж больше трех раз подряд. А вы уже семь раз к нему прибегали.

— Но ведь я со всем расплачивалась, — голос совершенно садится.

— Да, я знаю, — устало соглашается Борис Анатольевич, — и честно говоря, если бы имело значение мое мнение — я бы согласился на отсрочку. Несколько дней ничего не решают. Но у главврача другое мнение. Он потребовал поставить вас в известность, что если вы не оплатите счет до завтрашнего дня, мы будем вынуждены расторгнуть контракт на лечение вашей матери. И переведем её в ближайшую госбольницу.

— В госбольнице таких не держат, — тихо шепчу, цепляясь за книжную полку как за якорь, — их выписывают “умирать дома”. А мне её сейчас даже забирать некуда.

С той стороны трубки доносится невеселый вздох.

— Оплатите счет до завтра, Екатерина, — произносит врач максимально отстраненно и вешает трубку. А мне — только и остается, что прижаться лбом к твердому дереву полки.

Костров, занимавший мои мысли до звонка, отправляется на помойку истории. Моя свербящяя девственность перестает меня волновать.