— Вас не касается.

— Я удвою сумму, — шепчу прямо в её ухо, — удвою, если перестанешь ерепениться.

— Сто штук дадите? — она беззвучно смеется, запрокидывая голову. — За перепих?

— Дам, — без тени сомнения откликаюсь. Конечно, девочки по вызову обычно дешевле. Но девочки по вызову не вызывают у меня и десятой части нынешней похоти.

— Кинете, — она качает головой. Неужели сейчас она сомневается только в этом.

— Тебе предоплату внести? — с язвительной улыбкой спрашиваю. — Сколько надо? Половину? Сто процентов?

— Двести, — нагло сверкает глазами паршивка, — двести и я вся ваша. В любое время и в любом месте.

Смотрю на неё, смотрю, а потом широко улыбаюсь.

Если она думала меня этим подрезать — ей придется обломиться. Всем на кафедре известно, что зарабатываю я отнюдь не только преподаванием. Потому меня и держат, что я могу выдрочить из безмозглой студентоты специалистов первого класса.

— Дай мне минуту, Иванова, — говорю с ухмылочкой. Девчонка на меня недоверчиво смотрит. А я берусь за телефон.

Когда в кармане ее черного жакетика вибрирует телефон — мы чувствуем это оба.

— Ну что ты тормозишь, холера? — шепчу с издевкой. — Проверяй.

О это непередаваемое зрелище — смотреть, как бледнеет при взгляде на экран смартфона наглая дрянь. Практически садистское удовольствие.

— Двести тысяч, — первым делом прохожусь языком по чувствительному ушку, — получи, распишись, отрабатывай. Ну, или возвращай, если твои слова были трепом, холера.

Она молчит, тяжело дышит, а я вдумчиво спускаюсь по её шее, слабо закусывая кожу. Пока не беру. Просто предвкушаю пир. Пока она не вернула мне деньги — имею право.

Давай же, делай свой ход, девочка! Еще чуть-чуть — и выбора я тебе просто не оставлю.

— Когда? Где? — почти задушено, едва слышно шепчет моя холера, а внутри меня поднимается ликующее пламя. Пальцы крепче стискиваются на бедрах, затянутых в серую джинсу.

— Сейчас. Здесь, — шепчу в полураскрытые губы прямо перед тем, как в них впиться.

Она тихо вздрагивает, но поздно. Её мосты уже сожжены. Останавливаться я уже не намерен.

Теплая. Сладкая. Бездонная, моя пропасть. Как давно я хочу её себе. Присвоить, забрать и драть её без всякой жалости до тех пор, пока голод не перестанет пожирать меня с такой яростью.

— Ты сама сказала. Любое место, любое время, — отпустив её рот, напоминаю я, усаживая холеру на широкий подоконник за её спиной. Хорошо, что жалюзи есть. Хорошо, что они так прекрасно защищают этот библиотечный пролет от любопытных вечно шныряющих студентов. И хорошо, что наша библиотека — это не настолько популярное место, чтобы здесь толпами паслись ненужные зрители

— Вы, вы… — девчонка задыхается от бессильной злости. Не ожидала, что я так выверну её слова. Смешно, конечно. Но я совершенно не в том настроении, чтобы откладывать то, без чего подыхаю столько месяцев подряд.

— Тише, Катя, тише, — ласково шепчу, ныряя ладонями под тонкую шелковистую блузку, — ты в библиотеке. Или ты не знаешь, что книги ценят тишину? Тогда просто представь, что будет, если Марина Анатольевна услышит шум, оторвется от своего романа и явится посмотреть, чем это мы тут занимаемся?

— Вас уволят, — слабо выдыхает моя холера. Под моими пальцами — её голая спина. Спина, которая вздрагивает от каждого моего прикосновения. Будто я не поглаживаю её, а ремнем полосую.

— Уволят, — соглашаюсь невозмутимо, — но и тебя не оставят. Ты и так на волоске висишь. Я принимаю свои риски. А ты нет? Хочешь вернуть мне деньги?

— Ненавижу вас, ненавижу, ненавижу, — шепчет она как мантру, запрокидывая голову. Еле слышно. Только для меня.