Душ принимаю такой ледяной, такой долгий, что когда возвращаюсь из душевой — почти час лежу под одеялом, лязгаю зубами, пытаясь согреться. Это, конечно, помогает, но не то чтобы очень.

В конце концов, когда Оксанка начинает ворочаться и переводить будильник, оказывается, что я так и не смогла уснуть. Просто лежала гребаных четыре часа в кровати и гонялась за всякой еретичной мыслью чуть ли не с топором.

— Ты чего? — Оксанка удивленно лупает на меня глазами, когда я резко сажусь и начинаю одеваться. — Чего ты так рано сегодня? Тебе ж ко второй паре?

— Похабщина всякая снилась, — сознаюсь честно. Мы вполне нормально общаемся для таких секретов. Если не конкретизировать — можно и объяснить, — как проснулась, так и не могу уснуть.

— Ясно, — Оксанка корчит сочувственную рожицу, — знакомая проблема. Особенно посреди цикла бесят такие штуки. Такая лютая вещь — все эти гормональные перепады.

— И чего с ними делать? — спрашиваю, прежде чем соображаю, что вопрос дурацкий. Соображаю. Поздно. Оксанка уже успевает прыснуть хохотом и даже завалиться обратно на кровать.

— Трахаться бывает полезно, Катюха, — выдыхает она просмеявшись, — как рукой обычно снимает.

— Да ну тебя нахрен, Оксана, — с трудом подавляю желание придушить насмешливую стервь подушкой. Озабоченная дура, блин.

— А ты попробуй, откроешь для себя много нового, — хихикает Оксанка и с демоничным хохотом сама уносится в душевую. Затем она в такую рань и встала, чтобы башку помыть.

А я…

А я задумчиво зависаю.

Не сказать, что я очень уж верю в то, что животворящая дефлорация что-то изменит в моей жизни. Но верю в прикладную психологию, которая неплохо объясняет рефлексы психологической защиты. Просто Ройх слишком долго меня прессует. Это все — стокгольмский синдром, не иначе. Я уже просто не представляю, какой может быть жизнь, в которой нет его пошлостей и унизительных знаков внимания.

Да и гормоны игнорировать просто нельзя. Третий курс и девственница, о таких вещах в нашем веке просто не рассказывают, чтоб не засмеял никто. Помню, созналась Марку, когда он мне предлагал и “дополнительным сервисом” подрабатывать. Как он хохотал — стены шатались.

Может…

Может, если я разберусь с этим вопросом — удастся выселить Ройха хотя бы с территории моих сновидений?

На пары иду, стараясь себя накрутить, как можно сильнее.

Решила — так делай, тем более, как Анька говорит — мне уже давно пора. Прихожу, стараюсь следить за лекцией, но украдкой постреливаю глазами по сторонам. На курсе архитекторов много парней. И из них уже не один ко мне подкатывал, то в кино приглашая, то на тусовку — на что характера хватало, туда и звали. Правда после пары таких тусовок я прослыла лютой динамщицей, но этот имидж мне до сегодняшнего дня не натирал.

А вот сегодня…

Смотришь и думаешь, что, может быть, я это зря, а?

— Эй, ты чего? — Анька толкает меня локтем, и я понимаю, что уже десять минут таращусь на сидящего впереди нас Костю Артамонова. Хороший парень, кстати, серьезный. Правда занят. За те полгода, что прошло с последнего его подката, замутил с Варей. И до того они сладко за ручки держатся, что вклиниваться между ними сможет только откровенная сука.

Я не настолько беспринципная.

Да я вообще не беспринципная, что уж там. Перед каждой сменой в стрип-клубе чуть не панические атаки ловлю о том, как папа с того света явится и придушит меня за это вот все.

— Да так, ничего, — соображаю, что Анька все еще на меня смотрит, краснею и утыкаюсь в тетрадь. Философичка гневно прокашливается, намекая, что еще чуть-чуть — и возьмет болтающих нас на карандаш. Лучше бы нет — уж больно въедливая тетка.