Становится трудно дышать. Вот оно: никому нельзя верить, если хочешь выжить — верь только себе.

Вскакиваю с крыльца, уже не сомневаясь в своей теории. За фонариком он пошел, как бы не так. Сейчас они выйдут вместе с Коэном и устроят костер из меня в качестве ресурса для растопки.

Оглядываюсь вокруг. Никого, тишина. Вокруг по колено снега. Бежать? Куда? Некуда и не к кому.

Проигрывать надо уметь.

Замираю. Дышу глубоко, чтобы успокоиться и мыслить трезво. Провалить задание СБ — это конец, потому что жить мне больше незачем. Но свою жизнь я не продам без борьбы.

Взлетаю по ступенькам, встаю сбоку от двери. Вынимаю из кармана нож и раскрываю его. Слышу внутри шаги, кто-то идет к двери, медленно и осторожно. Конечно, не хотят меня спугнуть.

Дверь открывается, делаю рывок. Мою руку больно выворачивают, заставляя выронить нож. Он падает рядом с крыльцом и исчезает в сугробе. Лечу следом. Мгновение — и лежу лицом в снегу. Трудно дышать. А на меня наваливается кто-то тяжелый, упирающий колено мне в спину.

— Ты… сбрендил? — слышу над ухом голос Кесседи.

Дергаюсь, силюсь ответить, но стоит открыть рот, он забивается снегом. Задыхаюсь. Снова дергаюсь, пытаясь вырваться, но меня держат крепко. Замираю. Силой ничего не добьюсь, потому что противник сильнее.

— Успокоился? — голос уже ровный.

— Угу, — мычу.

Захват тут же расслабляется, Райан отпускает и слезает с меня. Неловко поднимаюсь. Тру рукавом глаза и отплевываюсь. Губа снова треснула, по подбородку течет кровь.

— Ну и видок, — комментирует Кесседи, достает из кармана кусок ткани и протягивает. — На, зажми.

Беру, прикладываю к губе, смотрю на Райана волком. И только теперь понимаю, что он один. За его спиной не столпились Проклятые, не вышел «венценосный» Коэн, готовый карать предателя. Никого, все так же, как и час назад — только я, Кесседи и снег.

Райан тоже оглядывается на дверь.

— Твое счастье, никто не проснулся, — язвит. — А теперь я хочу знать, что это было?

Наконец полностью выбираюсь из сугроба, отряхиваюсь.

— Так, реакцию проверял, — бормочу, натягивая кепку на глаза, и отворачиваюсь. Так мучительно стыдно мне не было никогда в жизни.

Кесседи молчит. Ждет, что я еще что-то скажу, но нечего. Мне только что удалось придумать теорию заговора, обвинить во всем Райана, а заодно распрощаться с жизнью.

Кесседи делает шаг в сторону, опускает руку в снег и достает мой нож. Складывает и протягивает мне.

— Держи, это твое. — Молча принимаю и убираю в карман. — И это тоже забирай, — В мою раскрытую ладонь ложится тот самый миниатюрный фонарик, с которым он изучал в темноте раны Гвен.

Это как пощечина, удар по лицу, и куда более болезненный, чем тот, который подарил мне на днях главарь. Он. Ходил. За фонарем!

Повисает молчание. Знаю, что Кесседи прекрасно понял причину моего поступка, но извиниться не могу.

— Я тебя не предам, — вдруг тихо произносит Райан. — Ты сам сказал: если не сдал тогда, не сдам и сейчас. Не надо ждать от меня ножа в спину. — Легко сказать — не ждать. — Ладно, — решает он, видя, что я еще не в себе. — Пойду пройдусь вокруг, осмотрюсь.

Снег скрипит под его ногами, а я так и стою с фонариком в руке.

«Я тебя не предам», — так и стучит набатом в голове.

Черт тебя дери, Кесседи, кажется, я тебе верю.

24. Глава 24

Холодно. Холод пробирает до костей. Ежусь, подтягиваю колени к груди, укрываюсь с головой, но мне все равно холодно.

Лежу в самом дальнем углу. Костер далеко. Но второй раз развести собственный огонь, наплевав на прямой приказ Коэна, было бы откровенной провокацией. Один раз можно позлить главаря ради собственного удовольствия, дважды — глупо. Действительно умным поступком было бы согласиться с Коэном, а потом выбрать себе теплое местечко поближе к нему. Но не могу заставить себя приблизиться к этому человеку. Он настолько мне неприятен, что не расслаблюсь ни на минуту и точно не усну. Лучше уж так.