Когда долго находишься в одиночестве, очень хочется кому-то довериться. Но чем дольше это одиночество, тем меньше веры людям.

— Ты так на меня смотришь, будто решаешь, прирежу я тебя сейчас или чуть позже, — усмехается Кесседи, но глаза серьезные.

Теперь у меня все на лице написано. Черт.

— Позже? — неудачно шучу.

— Как заслужишь. — Кажется, разозлился. И вдруг вопрос: — Не веришь?

Понимаю, вопрос не относится к предыдущей фразе.

— Не верю, — отвечаю серьезно и искренне. Знал бы ты, как хочу верить, но не верю. — Я никому не верю. Разве ты — нет?

— Ну… — Пауза. — Я предпочитаю не бросаться словами «никому» и «никогда». По обстоятельствам. — Ловит мой взгляд. — Ты уже несколько дней как на иголках. Если тебе есть, что сказать, говори.

Вот так. Коротко и прямо.

Я все же не верю. Но как я хочу верить!

Сейчас или никогда.

Подхожу ближе, снова смотрю по сторонам и понижаю голос, чтобы нас точно никто не услышал:

— Райан, мы идем к границе Верхнего мира?

— Вероятно.

— Ты знаешь зачем?

— Нет.

Вот так. Ты либо веришь, либо нет. Но сейчас мне не кажется, что он врет.

Во рту пересыхает. Если скажу то, что собираюсь сказать, назад не отмотать.

Сейчас или никогда!

— СБ отслеживает наши перемещения, — решаюсь. — Нам не дадут подойти близко к границе.

Лицо Кесседи меняется, вытягивается, бледнеет.

— Перебьют? — спрашивает серьезно.

— Не знаю, — признаюсь. — Коэна будут брать живым, это точно.

Райан матерится в полголоса и отворачивается. Достает сигарету из полупустой пачки и закуривает. Молчим несколько минут.

— Зачем ты мне это говоришь? Предлагаешь помолиться перед смертью? Или смотаться от Проклятых, пока не поздно?

Интересные предположения.

— Затем, что я хочу убедить их этого не делать. И мне нужна помощь.

— Какая? — тон становится деловым.

— Я подам сигнал и вызову связного. Как буду убеждать, не знаю, разберусь. Но, чтобы подать сигнал, мне нужен фонарь, вечернее дежурство и напарник, который прикроет.

Ну вот и все, карты раскрыты. Моя голова лежит у Райана на блюде.

— Предлагаешь мне предать банду? — Его глаза превращаются в щелки.

— Ты предал банду еще тогда, когда не сдал меня, — говорю жестко. — Или сдай теперь или помоги.

Райан возводит глаза к небу.

— Умник, ты откуда такой наглый на мою голову? — звучит вполне безобидно.

— Говорят, наглость — второе счастье, — говорю осторожно.

— Тогда у тебя счастья выше крыши, — огрызается. Выдыхает, отбрасывает сигарету. — Если хочешь помощи, говори, зачем СБ Коэн.

Облизываю пересохшие губы. Зря. Больно.

— Помоги мне, и я все расскажу, — обещаю. — Если захочешь, можешь даже пойти со мной на встречу со связным.

— Всю жизнь мечтал, — бормочет.

Подхожу и тоже устраиваюсь на ступени крыльца. Молчу, и Кесседи тоже. Тишина зловеща. По крайней мере для меня.

— Хорошо, — решает Райан. — Я тебе помогу, но ты мне все расскажешь. Все, от начала до конца.

— Обещаю. — Если он правда не сдаст меня в этот раз, у меня не будет причин ему не верить. «Верить» — какое сложное слово.

— Вот и отлично. — Кесседи встает и поднимается по ступенькам.

— Ты куда? — теряюсь.

— Фонарик тебе принесу, пока все спят, — отвечает как ни в чем не бывало. — Он на самом дне рюкзака. Не хочу рыться при Фреде.

Отупело киваю. Так просто?

Райан осторожно приоткрывает дверь, чтобы она не заскрипела и не перебудила Проклятых, и исчезает внутри.

Сижу на крыльце, обхватив себя руками. Ну вот и все…

Сердце гулко ухает в груди и замирает. Кто тянул меня за язык? Веришь – не веришь. Кесседи же только что заставил меня почти во всем признаться! Развел как ребенка. Весь такой хороший и заботливый. Он же только что получил информацию, которой пытался добиться все это время. Сейчас он разбудит Коэна, сообщит ему то, что вызнал, они прикончат меня и изменят маршрут. СБ подумает, что Проклятые не идут «наверх», и не станут ничего предпринимать. Конечно же! Все ведь так просто…