Главарь ухмыляется, как мне кажется, одобрительно.

— Как тебя зовут? — спрашивает он.

Что ж, во всяком случае, обращается ко мне.

— Кэмерон.

— Кэмерон, — повторяет мое имя, все еще не спуская с меня глаз. — Мышь, Кэмерон, побеседуем. — А затем поворачивается и направляется туда, откуда появился, в сторону, где располагается печь.

— Пошли, — шипит шепотом Мышонок и толкает меня в бок. — Фред не любит ждать.

Не спорю и иду за ним.      

Мы проходим весь подвал и заходим в одну из «комнат», вход в которую также прикрыт шторой.

Без стеснения и не таясь рассматриваю обитель главаря банды: узкая койка, прикрытая лоскутным одеялом непонятного линялого цвета, ободранный письменный стол с настольной лампой на кривой ножке, трехногий табурет. Для человека, вне закона живущего в Нижнем мире, настоящая роскошь. А еще тут удивительно чисто и аккуратно: отмечаю, что на столе и лампе ни следа пыли, а одеяло на койке расправлено так, что нет ни единой складки. Тут же ставлю себе в мозгу галочку: Коэн помешан на порядке.

Главарь проходит и усаживается на табурет у стола. Снова бросаю взгляд на идеально расправленное одеяло — вряд ли нам предложат присесть. Мышонок вытягивается по струнке, руки по швам, и, кажется, почти не дышит. Боится? Вглядываюсь в него. Нет, это похоже не на страх, а на раболепие. Он смотрит на главаря как на некое божество, которое может как наградить, так и покарать. И Коэну это нравится, вижу, чувствую. А вот то, что я почему-то не дрожу и не падаю ниц, ему не нравится совсем.

— Рассказывай, — коротко приказывает главарь.

И Мышь сбивчиво и торопливо начинает повествовать о том, как убежал вчера, выслеживал Здоровяка Сида, а когда подвернулась возможность, стащил кулон матери у его женщины, которой тот успел его подарить, и дал деру. И о том, как Сид догнал его и чуть не убил, если бы не я.

Мышонок волнуется, забывает слова, прерывается на середине фразы, начинает заново, а Коэн молчит. Ни единого слова, подсказки, наводящего вопроса. Смотрит своим давящим темно-карим взглядом на мальчишку и молчит, а голос Мышонка становится все тише. Вижу, как из-под шапки стекает капелька пота, течет по виску, щеке, улетает за воротник. Что это? Изощренная пытка? Им виднее. Не вмешиваюсь и отключаю эмоции. Во внутренние отношения Проклятых вмешиваться и не подумаю.

Рассказ затягивается, а в помещении откровенно жарко. Не хочу обливаться потом, как Мышонок, со стиркой мне никто не поможет. Снимаю куртку, кладу на идеально чистый пол и усаживаюсь сверху, скрестив ноги. Краем глаза Коэн отмечает мое перемещение, но не снисходит до комментариев. Оно и лучше.

— Кэм его зарезал, — заканчивает мальчишка, — он бы меня задушил, вот! — Оттягивает ворот кофты, демонстрируя лиловые следы, оставшиеся на шее от пальцев Здоровяка Сида.

Вот теперь Коэн переводит взгляд на меня. Слышу, как Мышонок тихонько выдыхает от облегчения, что рапортовать больше не придется.

Взгляд у Коэна подходящий для главаря — кажется, будто он прожигает насквозь, а его обладатель видит все твои потаенные страхи и секреты. Так смотреть надо уметь. Но я-то точно знаю, что все это только шоу для мнительных, что бы там ни казалось, Фредерик Коэн обо мне ничего не знает, не может знать.

— Зарезал, говоришь?

Мне хочется выбежать на улицу и снова и снова оттирать уже давно чистые руки от несуществующей крови.

— Зарезал, — подтверждаю.

Сижу на полу, Коэн — на табурете. Получается, что он смотрит на меня сверху вниз. Ему это нравится. Пусть.

— Зачем? — интересуется главарь со все той же скучающей интонацией.