Еще от учительницы Натка узнала, что есть лекарства, снимающие боль и судороги в мышцах… Но бабушку было не переспорить, и девочка понимала, её удел – это каждодневное терпение. И боль.
Глава 3.
– Нет, и не думай – никуда не поедешь! Никакого института, еще чего! Незачем тебе это, до добра не доведет! Я уже договорилась с председателем, как школа закончится – возьмет себя в контору, что-то там писать будешь! И здесь работать научат!
Бабка Дарья и слышать не хотела о том, чтобы Натке отправиться в город, за двести километров от деревни и поступить в институт. Школу в деревне уже давно сделали десятилеткой, а расположенные в ней леспромхоз, и колхоз-миллионер обеспечивали приток хороших учителей в местную школу. Да и саму деревню уже и деревней было не назвать – скорее большое село Семёновка.
Вот и у Натки в аттестате были одни пятёрки, даже по физкультуре учитель выставил ей каким-то образом отличную оценку, но заикнуться бабушке про поступление в институт она долго не решалась.
Как-то классная руководительница Елена Степановна спросила у Натки, куда же она собирается поступать, кем хочет быть, и с удивлением услышала:
– Я, наверное, здесь останусь, с бабушкой. Она сказала, что в соседних Озерках есть училище, там учат на швею. Вот туда и могу пойти – можно утром уезжать на учёбу, а на вечернем автобусе возвращаться. А далеко куда-то она меня не пустит…
Собралась Елена Степановна, и весенним тёплым вечером отправилась к дому Рыбаковых, чтобы поговорить с Дарьей Ивановной о будущем её внучки и попытаться убедить её в том, что девочке просто необходимо учиться дальше.
– Знаю, зачем ты явилась! – недобро встретила гостью сама Дарья, стоя на крыльце своего дома и сложив на груди натруженные руки, – Иди домой, и не в своё дело не суйся.
– Отчего же не в своё! – мягко улыбнулась учительница, – Я учитель, по этому вопросу к вам и пришла. Дарья Ивановна, вы на меня не серчайте, я ведь ни вам, ни внучке вашей зла не желаю. Но ведь у Натальи просто блестящий аттестат, она способная и старательная! Какая швея, зачем вы её туда толкаете? Она может легко поступить в институт! Тем более, что у неё еще и льготы какие-то будут, нужно узнавать. Дадут общежитие, стипендия будет! Вы её спросите, кем она сама хочет стать.
– Ишь, выискалась! -тихо, но с такой злобой проговорила Дарья и шагнула с крыльца навстречу гостье, – Учить меня вздумала? Так я сама тебя так проучу, мало не покажется! А ну, пошла отсюда! В своём дворе будешь командовать! Институт! Еще чего придумала, вот вырасти своих сначала, а потом поговорим! Ну? Марш отсюда!
Ничуть не стесняясь вытаращившейся на происходящее из своего двора Вали Крушининой, и протестов самой Елены Степановны, Дарья вытолкала учительницу за калитку, щедро посыпая её громкой бранью. Потом хлопнула щеколдой, заперла калитку, и пошла в дом, где испуганная Натка давно забилась в самый дальний угол, и теперь горько плакала, закрыв лицо руками.
В тот день бабка Дарья впервые побила Натку. Взяла пластмассовую ярко-синюю хлопушку, купленную недавно в хозмаге, чтобы выбивать половики, и отходила девчонку как попало, до красных рубцов по всему телу, повторяющих узор самой хлопушки.
Натка молча сносила побои, только закрывала руками лицо, ни звука не слетело с её крепко сжатых губ, и бабку это сердило ещё больше – удары становились всё чаще и размашистее…
Когда Дарья сама очнулась и опустила руку, тяжело дыша, Натка отняла руки от лица и так глянула на бабку, что у той кровь ринулась в лицо жаркой рекой. Не было в Наткином взгляде ни злости, ни гнева, была только такая укоризна и…любовь, что дрогнула каменное бабкино сердце.