Нет, не настолько, чтобы приласкать внучку, прощения попросить, а лишь настолько, чтобы повесить на гвоздь в сенях эту проклятую хлопушку. Хлопнув со всей силы дверью, Дарья ушла в хлев, якобы по делу, а сама прислонилась к низкой дверке, привалилась спиной и закрыла глаза, пытаясь успокоить рвавшееся наружу сердце. Голубка вопросительно смотрела на хозяйку умными и добрыми глазами, будто понимая, что той сейчас нелегко, и Дарья обхватила кормилицу руками, обняла и припала к тёплой шее – только и есть у неё, что Голубка, чтобы пожаловаться, а другим слабины своей не показать…
Натка же после побоев не проронила ни слезинки. Просто встала и пошла к умывальнику – умыть разгоряченное лицо. И на бабушку она не сердилась, ей было всё равно, не было внутри ничего – только чернильно-чёрная пустота.
Умывшись, отправилась Натка в свой закуток и обернувшись в зеленое покрывало отвернулась к стене. Пустыми глазами смотрела она на старенький ковёр с лебедями, покрывающий стену, на камыш, изображённый по краям чуть потёршегося и потускневшего от времени пруда на ковре…
Дарья вернулась в дом поздно. Заглянув к Натке, она хотела бы позвать её поужинать, но поняла, что внучка спит и не стала её будить. Невыносимо было ей посмотреть сейчас еще раз в лицо внучки, побитой её тяжёлой, натруженной деревенской работой рукой…
Налив себе в кружку воды, Дарья отрезала краюху хлеба и стала есть, глядя в темноту, разлившуюся за окном. Весенний ветерок доносил до неё звуки гуляющей где-то по улицам молодёжи, смех и песни девчат, хохот парней… Нет! Не отдаст она Натку, никуда та не поедет, ни в какой городской институт! Не позволит Дарья совершить с внучкой то же, что стряслось когда-то с дочкой… Дарья обхватила руками голову, горьким показался ей сейчас хлеб.
Уже стихли все звуки, когда пошла Дарья в кровать. Однако услышала, как мечется и стонет внучка во сне, она опрометью бросилась в маленькую комнатку, отгороженную лёгкой шторкой.
Натка вся горела и бредила, звала во сне маму, чуть взмахивала рукой, будто от чего-то защищаясь. До утра просидела Дарья у кровати внучки, ни на миг не сомкнула глаз. А по утру позвала соседку и попросила, чтобы та сходила в медпункт и пригласила к ним фельдшера.
Глава 4.
– Вот, видишь, ты и так здоровьем слаба, какой тебе город? – говорила негромко Дарья после того, как фельдшер осмотрел Натку, – Занеможешь там, кто станет за тобой ходить? Там ведь учёба трудная – не чета нашей школе, где тебя все жалели, из-за того, что ты калека с детства… Там никто не пожалеет, не поможет!
– Бабушка, ты не волнуйся, я сделаю, как ты скажешь. Только дай мне поспать, тяжко мне, – прошептала в ответ Натка и отвернулась к стене закрыв глаза.
Михаил Кузьмич, местный фельдшер, стоял у двери, складывая с свой потёртый чемоданчик шприц после укола, который он поставил Натке.
– Ты, Дарья Ивановна, вот этот порошок ей давай, я написал сколько раз в день. Завтра снова загляну к вам, укол сделаю, но, если станет девочке хуже – зови, хоть днём, хоть ночью. Если лучше не станет, отправим в город.
– В город? – испуганно всплеснула руками Дарья, – Да ничего, отойдет, я ей травок заварю… Подстыла может, погода-то еще…
– Погода?… Ну да, обманчивая, – нахмурился Михаил Кузьмич, – Ты мне ответь, что за рубцы у неё на руках? И на теле тоже. Вспухшие…от ремня?
Дарья молчала, хотя что уж – лицо её стало пунцовым, и от этого ответ был понятен и без слов. Хлопнула крышка фельдшерского чемодана:
– Ты, Дарья, имей ввиду, я за тобой пригляжу, и за девчонкой твоей… Еще раз подобное увижу – не серчай – сообщу, куда следует! Чай не в средние века живем, такими делами заниматься! И не простуда это у Натки твоей, а нервное! Я ей успокоительное выписал, и укрепляющее. Витамины бы ей, хорошие. В городе лечение получше было бы… Ну, посмотрим, я ей и витамины поколю. Вот, и тебе выпишу бумажку – купи, в нашей аптеке есть, при медпункте, сама пей как написано. Поняла?