– Ардин, это что? – с беспокойством глядя на припасы, спросил Анхельм.

– Да вот… завелось. Подкармливаю… Видимо, ночью уснул в сумке, а я с утра не доглядела…

В корзинке подозрительно зашуршало и зачавкало. Быстро же у крыжтёнка режим сна на режим еды переключается.

– А… оно же сожрёт всё, – с отчаянием смотрел Хельме на подрагивающую корзинку.

– Дин, погоди. Как «завелось»? – Мекса, наоборот, смотрела на торчащие острые ушки с каким-то священным трепетом. – Это же манс…

– Ну, как… Само приползло, да и осталось. Манч, ты хотела сказать? Да не, вроде не похож…

– Манс!

Мы с Хельме недоумённо переглянулись, впервые услышав незнакомое слово. А Мекса, отодвинув нас, подошла к корзинке ближе и неожиданно запела. Низко-низко, еле слышно, каким-то утробным пением. Чавканье прекратилось, острые чёрные ушки замерли. Мекса продолжала петь, мерно раскачиваясь, и ушки поползли наверх, являя миру настороженные зелёные глаза-бусинки, умную острую мордочку и длинные усы, перепачканные соусом. Мекса замолчала и чёрная головка юркнула обратно.

– Манс… настоящий! Я их лет семьдесят не видела…

– Мекса, тебе и двадцати нет, что ты такое говоришь…

– Я-мы, – смутилась она. – Мы. Отец не видел. Дед ещё застал. Ай, потом объясню. Это же манс!

– Да поняли уже! Что за манс?

– Проводник.

– Мекса, я тебя стукну когда-нибудь, вот клянусь! Объясни уже толком!

– Мансы всегда в Лесу жили. Порождения магии. Изначальной. Магия уходит, мансы уходят. Люди ещё давным-давно от них манчей вывели. Только ваши манчи уже без магии: глупые, ленивые. А диких мансов давно не видели. Они проводники. Только сами выбирают, кого вести.

– Куда вести-то?

– Вообще, – пожала плечами Мекса. – По жизни.

Объяснила, так объяснила.

– А в Академии он откуда взялся, раз их даже в Лесу не осталось?

– Пришёл. Или возник. Значит, была необходимость. У тебя, Ардина.

– Не-не, погоди, а я-то тут при чём? Он ко мне случайно залез, и даже хорошо, что в сумке спрятался, вот тут на природе и оставим…

Чёрные ушки навострились, показался хвост. Тварюшка осторожно выбралась из корзины, притаившись за ней. Затем медленно, не спуская с нас глаз-бусинок и перебирая тонкими лапами, добралась до моей сумки и скрылась в её недрах.

– Не случайно. Он тебя выбрал. Как носителя такой же магии.

– Э-ээ… И что мне с ним делать теперь?

– Ничего. Кормить. Они неприхотливые.

– Неприхотливые! – взвыл Хельме, уже копаясь в корзинке и оценивая ущерб. – Печенье-то моё первым делом сожрал!

Сумка тихо икнула и окончательно успокоилась.

Хельме зря переживал – дядюшки еды не пожалели, как для трёхдневного похода собрали. Нашлись там и нетронутые бутерброды, и питьё, и даже пирожные в картонной коробочке. Всё сладкое отдали страдальцу на диете. А потом ещё долго лежали на солнышке, жмурились от счастья и отгоняли бабочек.

– О чём задумалась, Ардин? – пощекотал мне травинкой лицо Хельме.

– Да вот думаю, как всё странно обернулось… То никого у меня не было, ну, Беата только, а потом разом и вы, и Интальд, и дядюшки появились. И ещё вот чудище шерстяное приблудилось… А мне всё неспокойно.

– Тебя твоя магия тревожит? Ты вроде справляешься…

– Да не… Она тоже, конечно, но больше другое. Интальд сказал, что лет двенадцать назад у него будто все связи с нашим родом оборвались. Меня одну не почувствовал, но я «запечатанная» была. Тогда же я в приют угодила, а что до этого было – совсем не помню. Что такое могло случиться? Просто, если в один момент вся родовая связь оборвалась, то… Ну, знаешь… Я, конечно, всякое передумала, но как такое может быть, чтобы все разом умерли?