– Да-да. Денис… тьфу, пропасть, Андрюха. Свободен. – И посетовал: – Фамилия у тебя, никак не запомнить.

– Уж какую в детдоме записали – с тем и живу.

– Да, тут уже поздно что-то менять. – Тут на том конце провода ответили, Заверин принялся докладывать обстановку. Закончив, вопросительно глянул на Андрюху: – Ты что, еще здесь?

– Да.

– Не спешишь, что ли?

– Нет.

– Тогда пошли покурим.

У подъезда участковый уселся на скамейку, похлопал по доске:

– Располагайся.

Денискин сел. Заверин глядел вопросительно, Андрюха развел руками:

– Не курю.

– Я тоже вот, почти… Бросаю.

Посидели просто так, без курева. Потом Заверин поинтересовался:

– Кто тебе эта, с косой? Наталья, что ли?

– Никто.

– А чего тебя с ней отправили? Некому было?

Андрей вкратце рассказал обо всех происшествиях с утра. Заверин слушал с интересом, на этот раз, очевидно, искренним. И, как только был упомянут карманник Аркадий Иванович, не просто с лету понял, о ком речь, но и от души восхитился:

– Выходит, грамотно выпас, если он тебя не приметил. А черноглазая тебе как бы в премию.

– Выходит, так, – улыбнулся Денискин.

Прозвучал небрежный вопрос:

– Она откуда взялась, не знаешь?

– С Большой Грузинской, – тут сержант начал подозревать, что во время их первой встречи, когда прозвучала вся эта история, участковый еще спал. И потому просто терпеливо повторил рассказ Натальи.

– Вот, точно, она ж рассказывала, – припомнил Заверин. Помолчав, по-прежнему равнодушно спросил: – Что с замком, на твой взгляд? Что можешь сказать?

– Целый, не взломанный, если и открывался-закрывался, то подходящим ключом, который шел именно к нему. Это не подбор, не отмычка.

– Уверен?

– Чтобы быть уверенным, надо экспертизу проводить, – заметил Денискин, – под микроскопом смотреть. На мой невооруженный взгляд – лишних следов нет.

После некоторого перерыва теперь Андрюха решил кое-что выяснить:

– Вы, надо понимать, хозяйку квартиры хорошо знаете.

Заверин поморщился, как от стрельбы в зубе:

– Не выкай, не в школе. – Потом вроде бы ответил, вроде бы нет: – Как же, мой участок. Должен всех знать.

Тут он смолк, поскольку из подъезда высунул выдающийся нос Альберт, имея при себе небольшой красивый термос.

– Не помешаю?

Заверин в своей двусмысленной манере отозвался:

– Чего ж нет?

– Чайку, – решил Альберт, мельком глянул на свои окна, открыл термос и плеснул в крышечку, и был это явно не чай.

Заверин, вздохнув, выпил. Альберт, наливая еще, спросил:

– Молодой человек?

– Молодому человеку нельзя, – объяснил участковый. Глаза у него раскрылись, подобрели, он стал куда больше похож на доброго дядю Степу, а то до того напоминал больше киношного фашиста, вставшего на путь исправления (но не до конца).

Старшие раздавили еще по чашечке. Потом Альберт достал портсигар, предложил Заверину. Глазастый Андрюха заметил: что там лежали вроде бы сигары, но две из них были не коричневые, а серо-голубые, в радужных разводах, точь-в-точь бумажные «пятерки». Участковый, который по своим собственным словам бросал курить, сурово посетовал:

– Эх, не судьба умереть здоровым, – и взял эти две.

Одну он сунул во внутренний карман, другую – в рот, причем она по дороге, как по волшебству, изменила цвет с серо-голубого на традиционный коричневый. Потом Альберт протянул портсигар и Андрюхе, тот отказался.

Старшие закурили. Выпуская дым, как завесу, Альберт вполголоса и как бы в сторону проговорил:

– Олег, грешен во многом. Но с ней ничего, никогда. То есть абсолютно.

Заверин, ничего не уточняя, не спрашивая, и, главное, не удивляясь, так же тихо ответил: