– Никого нет.
– Мне можно зайти? – тоненько спросила Наталья.
– Отчего нет?.. Руками только ничего не трогайте.
Глава 4
Заверин разрешил только девчонке, но зашли все. Лишь Денискин замешкался в коридоре, но не потому, что самый дисциплинированный, просто снимал грязные ботинки. Неловко было в них топтаться, к тому же спешить пока незачем: запахов, которые обязательно сопровождают вскрытие помещения с трупом, не ощущалось. Напротив, пахло приятно, какими-то духами и лишь едва – табаком.
И вообще, пока все было чисто и уютно. Приходило на ум старомодное, но очень подходящее слово «гнездо». Даже стены были нарядные, вроде бы красный кирпич, а надавишь пальцем (Денискин проверил) – сплошная мягкость. И полумрак, несмотря на то что день. Заверин кликнул:
– Денис… тьфу, Андрей, ты там?
Сержант вошел в комнату:
– Здесь я.
Оказалось, что бормотал и хохотал в квартире телевизор, большой «Грюндиг». Участковый обратной стороной ладони потрогал корпус, кожух, прикрывающий тыл чудо-техники. Альберт восхищался:
– Во техника, а? Сколько ж он работал?
– Сутки напролет, – вставила Евгения-Жанна.
– Не час и не два точно, – подтвердил Заверин, – и хоть бы хны.
– Надо же, пульт, – восхитился Альберт и потянулся к черной продолговатой штуке, лежащей тут же, у экрана, однако Заверин запретил:
– Я сказал: не трогать ничего.
– Так он в пакете.
– Не трогать!
Соседка все оглядывалась, видно, что завистливо, что так и тянет пощупать, поразнюхать, острый нос по всем углам посовать, но при власти было неловко, она и крепилась. Наталья Кузьминична просто озиралась, чуть слышно причитая:
– Батюшки, что же это? Это ж откуда такое все? Неужто и библиотекари тут столько получают?!
Престарелая Жанна открыла было красную пасть, но Заверин кашлянул, да так выразительно, что ею ни звука не было издано. Андрюха, остановившись на пороге комнаты, тоже любопытствовал.
Большая комната, метров двадцать. И тут шикарный ковер, ноги утопают, как в зыбучих песках, так и тянуло стащить носки, босыми настрадавшимися ногами пройти и рухнуть – ну вот на этот царь-диван.
Невиданная мебель.
Если его разложить да лечь, то вставать будет неохота до самой смерти. Кожаный, приземистый, он, как мягкая неприступная крепость, отгораживал высоченными спинками райский угол. А посреди него, как сказочное озеро, сиял овальный стол под толстым стеклом.
Стенка тоже была, зеркальный шкаф темного дерева, битком набитый добром. Помимо «Грюндига», тут имел место еще японский магнитофон с радио, на две кассеты, куча разнообразных книг и полным-полно чудес фарфорового производства – чашек, тарелок и прочего добра, расписанного грудастыми тетками и дядьками в панталонах на толстых ляжках. Над всем этим как бы парила люстра, огромная, но легкая, воздушная, вся в удивительных висюльках.
Много всякого добра и на золотистых стенах: какие-то портреты в старомодных рамах, нарисованные, и среди них Андрюха не сразу разглядел одно фото. Черно-белое, красиво снятое, точно лицо выступало из тьмы: распущенные темные волосы волнами, на белом лице – черные глаза раковинами, длинная голая шея, в руках роза. Прямо дама пик, как на картах. Только нос толстоват, выражение на лице грустное, между бровей, изогнутых луком, легла глубокая морщина, как прочерченная иглой.
«Это, должно быть, и есть Маргарита», – Андрюха покосился на Наталью Кузьминичну. И подумал о том, что родные сестры часто бывают не похожи.
Девчонка все держала руки на весу, чтобы ни за что не схватиться, и хлопала глазами. Участковый умудрялся одновременно осматривать помещение и втолковывать ей что-то самым успокаивающим образом. Соседи переминались с ноги на ногу. Наконец Альберт спросил, нельзя ли им уже идти, или еще какая-то надобность в них имеется.