Анвар снял с меня кляп. И на секунду я решила, что должна кричать, раз рот свободен.

Но как только я разомкнула губы… Их обожгло огнем.

Незнакомым ранее жаром. Влагой. Страстью.

Я почувствовала поцелуй мужчины.

Колючий, жесткий. Непредсказуемый и властный.

Анвар так резко впился в мои губы, что я не успела крикнуть. Выдавить хоть слово. Даже вдоха не было перед этой страшной пыткой.

Когда его язык так упорно и сладко трется о мой. Заполняя всю полость рта. Не позволяя мне уйти от испытания.

И я горю в его руках.

Прикованная к губам бессердечного урода.

Злейшего врага отца. Прямо у него на глазах.

Он сделал это специально. Чтобы я страдала. Мучились мы оба.

Чтобы подчеркнуть свою власть и силу.

Он использовал меня как вещь.

Свою мягкую и теплую. Живую куклу.

Которую можно целовать, ласкать. Которой можно массировать грудь. Лизать лицо. Засовывать пальцы в рот, чтобы она чувствовала себя куском мяса.

А что будет дальше? Что он сделает со мной, если отец не сможет вырвать дочь из лап подонка?

— Нет, Камаев, нет! — кричал отец.

И я рисовала во тьме его гримасу боли.

Глаза были завязаны, но я четко представляла, что творится у него внутри. При виде этой страшной картины.

— Я буду целовать ее, когда хочу, — дышал Анвар нездоровым притяжением ко мне. — Буду лизать ее и сосать, где мне вздумается… Я буду ее трахать — пердолить во все дыры каждый день, Варшавский!

— Скажи же, сука, наконец — чего ты хочешь от меня?! ЧЕГО ТЫ ХОЧЕШЬ?!

Отец не мог это терпеть и был уже в отчаянии.

Но Анвар готовил жуткую новость.

Он перевел дыхание. Еле ощутимо прикоснулся губами к моему горячему лбу.

А затем сказал:

— Хочу, чтобы ты признался в убийстве Изабеллы Камаевой… Чтобы ты публично сознался в преступлении. Сам пришел в полицию и попросил надеть наручники. На свои кровавые руки.

— Ты просишь невозможного… Ко мне не прикопаться. Ты ведь знаешь. Никто не докажет.

— Хочешь спасти дочь — сядь на зону за убийство женщины. Как вонючий насильник. Чтобы тебя годами опускали зеки… А если нет — ты пожалеешь, — процедил Анвар сквозь зубы. — Пожалеешь, что не убил ее сам. Когда была возможность. И не освободил девчонку от страданий.

Он вывел меня из здания, так и не дав увидеть отца.

Я слышала его крики. Угрозы. Проклятия в адрес Камаева.

Но все равно возвращалась в ад. Свой персональный кошмар.

Где я танцую, как марионетка. А управляет мной — Анвар.

— Куда едем, шеф? Домой?

— Домой? — посмеялся Камаев. — Никаких домой. Я только разошелся… Едем в клуб. Хочу развлечься. А то ведь Лиза даже целоваться не умеет. Пора научить эту сучку вести себя с мужчиной.

19. 19. Мирослав

(Цветана)

Анвар не собирался возвращать меня отцу.

Он только показал ему дочь.

Жестоко подразнил. Поиздевался.

Ему было приятно от страданий Варшавских. Неважно кто это — я или папа. Камаев кайфовал от нашего горя и хотел еще.

Меня бросили в машину.

Отвезли в какой-то салон красоты.

Там меня умыли, причесали. Умар привез блестящее черное платье. Которое мне тут же приказали надеть.

— Хочу тебя видеть в этом наряде, — сказал Камаев.

И это звучало как приказ.

Он хочет — я выполняю.

— Но я не могу, — ответила я робко.

И у Анвара вырвался смешок. От нервов.

— Что? — выдохнул он и облокотился на косметический столик. Заставив столешку скрипеть под весом сильного мужчины. — Хочешь, чтоб я порвал на тебе пеньюар и нагую на хуй посадил?

— Я не могу… — дрожал мой голос. — Не могу это надеть… потому что нет белья.

— Неправда. Оно есть.

Камаев вытащил из бутичного пакета комплект.

Красивый черный лифчик с кружевом.