Сую Оленьке плед. Расстилает. Скидываю с себя куртку, обувь и костюм, застревая то плечами, то бедром. Все же маловато места в моем большом Range Rover. Потом начинается самое интересное: я раздеваю Олюшку, сдерживаясь изо всех сил, даже слегка подпрыгивая от нетерпения. Белая шубка, шарф, короткие сапоги, скромная прямая юбка, пиджак…
Постепенно из-под одежды раскрывается красота ее тела, плавные линии форм, таких форм!.. Картина маслом! Она у меня и стройная, и округлая там, где надо - «гитара».
Мама дорогая! Сердце бахает, как сумасшедшее. Живо вспоминаю, как я в Крым гнал машину, чтобы только разок посмотреть на все это великолепие.
Целую все, что открывается взгляду, каждый сантиметр, восхищаясь ее телом всем своим существом.
- Мне холодно, - вдруг шепчет она.
- Сейчас все будет, малыш!
С сожалением набрасываю на нее второй плед. Вроде здесь тепло, но быстро подстраиваю климат-контроль под нужды моего нежного цветочка. Скидываю с себя все оставшееся, забираюсь под одеяло и продолжаю там раздевать ее, теперь больше наощупь, и гладить, гладить... Пальцы наслаждаются ее бархатистой кожей. Оля то помогает мне, то обнимает, прижимаясь ко мне, как я понимаю, изо всех сил.
Мерзкие синтетические колготки упираются и путаются, отказываясь сползать. Под конец я просто зверею и стаскиваю их зубами. Бюстгальтер и тонкие трикотажные трусики тоже долой. Я накрываю жену собой, входя сразу почти до упора и замерев на миг от полноты ощущений.
Волшебно. Ничего и никого между нами. Мы – целые, мы - первые люди на Земле. Моя Ева протяжно ахает и вытаращивает глаза, гибко прогибаясь подо мной. Вот это – настоящая жизнь.
Мы пока что не предохраняемся – врачи говорят, первые пару месяцев кормления грудью, да еще двойняшек, и тем более пацанов, должны быть безопасны. Ну, а если вдруг… Значит, Денисовых станет больше.
Утыкаюсь лицом между Олиных полушарий, чувствуя слабый запах молока и детей, мысленно уплывая по молочной реке. Самозабвенно работаю бедрами, сгорбившись. Хочу попасть глубже, еще глубже.
Со стоном отрываюсь от недоласканной пышной груди и впиваюсь в губы. Вкус своей женщины невозможно забыть, сегодня он буквально преследует меня после того, как я забегал к ней в кабинет. Разбирались с экономистом, а я на губах все еще чувствовал нежный и терпкий вкус моей любимой.
Вылизываю ее ласковый отзывчивый рот, играю с языком. Потом отрываюсь и привстаю на руках, любуясь довольным и страстным выражением ее совершенного лица и не прекращая важный процесс в точке проникновения.
Она глядит на меня, не отрываясь, словно поощряя; как меня это заводит! Не знаю, может ли ей быть сейчас холодно, если я повсюду чувствую жар ее тела?
Только успеваю нашептать ей, вернее нахрипеть, что ее красивые стройные голени хорошо бы смотрелись на моих плечах, как она обнимает меня ногами под ягодицами и вся прогибается в спине.
Чувствую исступление, ускоряюсь и молочу в ее мягкие складочки, сочащиеся влагой. В какой-то момент я даже начинаю задыхаться, забыв, что надо дышать. Что ты со мной делаешь?! Я же не существую без тебя…
Наконец она слабо подергивается подо мной, ее глаза блаженно прикрываются, губы после протяжного стона складываются в полуулыбку, тело полностью расслабляется. В ложбинке между грудей вижу бисеринки пота. Обожаю видеть ее такой, покоренной.
- Ты моя. Люблю тебя, - бормочу на последних толчках, сжимая ее талию.
Вдруг мимо нас проезжает черный БМВ, водитель что-то кричит мне и еще и сигналит, козел, сбивая с ритма.
- Завидуй молча, мудак! – ору вслед, возмущаясь.