– Нет, как раз нет. Нужно, чтобы всячески было подчеркнуто, что это инициатива лично товарища Гришина. Мол, забота о детях с самого верха московской власти. Директору «Полета» позвоните, предупредите, чтобы он то же самое, как попугай, полностью забыв про меня, журналистам при встрече с ними твердил. Мол, товарищ Гришин заботится о московских детях, и точка! И еще обязательно пусть упомянут, что именно Гришин выбрал места, где будут в столице установлены первые детские площадки…

Захаров вспомнил, как ему передали от Ивлева, что Гришин был на его площадке в июле. И решил добавить очередной штрих:

– Попросите также упомянуть, что товарищ Гришин лично уже и посещал первую в столице готовую площадку.

Еремеев, кивая, все записал. Видно было, что он озадачен тем, почему вдруг Захаров решил прославлять Гришина, отдав ему свою инициативу, но помощник был достаточно умен, чтобы не задавать лишние вопросы.

– В идеале, чтобы никто не узнал, что это именно вы звонили из горисполкома. При звонке в редакции представьтесь каким-нибудь Ивановым, у нас их полно. Главное, напирайте, что это важно для товарища Гришина, и нужно материалы выпустить в свет побыстрее. Они там все равно в полуобмороке будут вас слушать, не до того будет, чтобы уточнять. Впрочем, что вас учить, вы таких звонков уже сотни сделали, знаете, как правильно разговаривать, чтобы вас внимательно слушали.

Еремеев, усмехнувшись, согласно кивнул.

– Все, выполняйте, – велел он ему, и через полминуты остался один в опустевшем кабинете.

Прикинул, что ему будет, если вдруг Гришин прознает, кто конкретно эту затею со статьями в газетах затеял. Ну, тут ему будет трудно его в чем-то упрекнуть. Никто не поймет выговор, сделанный за то, что он в газетах велел самое лучшее про начальника писать, отдав ему все лавры за собственную инициативу. Поступи он так, и его собственные сотрудники начнут его опасаться, что сразу же уронит всю эффективность работы горисполкома. Нет, даже если Гришин и поймет потом всю интригу, то формально упрекнуть его будет не в чем. Скорее, даже зауважает его за проявленную хитрость, Гришин умеет признавать чужой ум. Может, тогда наконец и сломается тот лед, что есть почему-то между ними…

Потому как если сломать его не удастся, он в любом случае недолго на этой позиции просидит. Захаров нутром чувствовал, что срок выходит…

***

Москва, комната Ксении в коммунальной квартире

Вечером забрал с работы Галию и вместе поехали к Ксюше, как и договаривались.

Ксюша нас, естественно, в гости не ждала, так что визит оказался довольно сумбурным. Поскольку приехали мы после работы, коммуналка была полна народу. Все куда-то ходили, кто-то стирал, кто-то готовил ужин. Попутно все обменивались новостями, успевая при этом еще и переругиваться. Открывшая нам на звонок женщина в халате и с какой-то миской в руках, услышав, что мы к Ксюше, просто махнула рукой в сторону ее комнаты и пошла на кухню.

У Ксюши в комнате был филиал того же бедлама, что и в квартире. Весь угол был завешан сохнущими пеленками и детскими одежками, в углу на плитке что-то булькало в кастрюльке, а сама Ксюша металась между плиткой, столом, на котором гладила одежду, расстелив простыню, и малышом, который возился прямо на полу посреди комнаты на расстеленном одеяле.

В общем, когда она нам открыла дверь, мы первые секунд десять просто стояли и смотрели, забыв даже поздороваться.

– Привет, Ксюша! – первой спохватилась жена, осторожно делая шаг к подруге, чтобы ничего не задеть. – Максимка такой большой у тебя стал уже.