Картина нам открылась странная - на грудь больному навалился и крепко обнимал его Ланс.  Наверное, у меня глаза на лоб полезли.

-  Рвался вставать, - посмеивался парень.  И легко так, весело, поблескивая глазами, объяснял: - Я держу и говорю – лежи, дядя!  Мне не один день вставать не давали.

-  Ну что вы, голубчик? – подошла я к больному и заглянула в мутноватые еще беспокойные глаза: - Нельзя вам вставать, ни в коем случае!  Даже мочиться вам помогут – будете пока лёжа.  Найдёшь потом кувшин, Ланс или… да тот же котелок.  И не слишком напрягай ногу, тебе еще нельзя на неё ступать.  Вам очень больно? – допрашивала я больного. И тут пришла еще мысль: - А давайте проверим вашу память после наркоза?  Вот как вас зовут, голубчик?  А какой сейчас год?  Как зовут нашего монарха?

   Мужчина выглядел не очень - лицо осунулось, заострилось, даже усы поникли, но пытался улыбнуться:

-  Ну что вы, мадам?  Я все помню… Болит уже не так сильно.  Но лучше бы совсем не болело.

-  И не будет, если будете слушаться.  Терпите, голубчик. Такие полнокровные, большие мужчины, как вы, переносят болезненные тяготы чуть труднее.  Не усугубляйте, пожалуйста – не вставайте. И пить нельзя сразу после наркоза, может стошнить, а то и еще чего хуже…  Ланс, смачивай ему губы мокрой чистой ветошью. Пить не давать!  Я скажу, когда будет можно.

-  Мари, - придержал меня за локоть Дешам, - сейчас мы с вами выйдем наружу… там нас ждет командир. Говорите только о медицине.  Улыбайтесь.  И постарайтесь потом быстрее уйти к больному. Я рядом – помните.

-  Стойте! – дернулась я обратно, в спешке стаскивая с волос мокрую косынку, - мне нужно привести себя в порядок.

-  Некогда… и чем страшнее, тем лучше, я думаю, - бормотал он и тащил меня к выходу.

-  Вы пугаете меня, Жак.  Нельзя же так - с дамой, - бормотала и я, выходя вслед за ним из шатра и понимая, что дама из меня сейчас так себе.

   Жара на улице уже спала… солнце ушло за дубы, спрятавшись где-то в их листве и становилось прохладно.  Или это меня познабливало?  Сырые волосы неопрятными спиралями рассыпались вокруг лица и по спине. И платье сверху влажное… холодит.  Чем страшнее, тем лучше? В военном лагере – может и так, но я снова предстаю перед начальством в самом неприглядном виде… да еще и, как мясник, ей-богу! Хоть бы об этом напомнил!  Сама – нет уже… похоже растеряла я в себе всё женское.

   Командир и еще один – незнакомый офицер в непривычной форме, стояли и рассматривали операционные инструменты, брошенные мною в процессе на стол.  А что-то еще и летало, насколько мне помнилось.  На будущее нужно сообразить какой-то лоток на подстолье… если это будущее случится.

   Вот полковник потянулся коснуться пинцета…

-  Инструменты нестерильны, - прокомментировала я, снимая испачканный в крови фартук и бросая его в сторону. 

   Мужчины обернулись на голос. Второй – высокий, крупный блондин, смотрел на меня так, как я и ждала когда-то… или опасалась – с легкой насмешкой или каким-то насмешливым ожиданием.  Даже странно, что раньше боялась этого.  Пренебрежительный взгляд красивого, разодетого и уверенного в себе мужика придал вдруг сил.  И я выпрямилась под ним, расправила плечи, шея гордо держала лохматую голову…

-  И что значат эти ваши слова? – уточнил полковник, обозначив лёгкий учтивый поклон. Я чуть присела в ответ.

-  Если сейчас что случится, не дай Бог, то нам с мсье Дешамом просто нечем будет работать.  В операции было задействовано два хирургических набора – его и мой. Теперь инструменты нужно кипятить, чтобы убить на них… заразу, грязь.