Но утро всё расставило по местам. Я заснул, да так, что даже не услышал, как эта нежная, ласковая и дорогая женщина исчезла с моего горизонта. А вернулась с мужем и ребёнком.

– Приехали, – спокойный голос Виктора вырывает меня из тяжёлых размышлений.

– Спасибо.

– Может, ещё что-то нужно? – спрашивает он, когда я уже иду в сторону дома.

– Нет. Здесь есть всё, что поможет мне подумать, – отвечаю я безразлично.

– Я буду в домике, – Виктор указывает головой на небольшой флигель в конце участка, а я только киваю.

Да, мне пришлось потратить прилично, чтобы всё здесь восстановить. Дом, ограда, сад за домом – всё было в ужасном состоянии. Рушилось и рассыпалось. А деревья вообще нельзя было найти в зарослях диких самосевов.

Дед бы прибил за такой участок. Улыбка сама появляется, когда вспоминаю о нём. Дед и правда стал для меня отцом. Когда мама родила, её родители умерли вскоре после этого. Мама говорила, что её отец слишком любил свою супругу и не смог пережить её смерти. Маме было тяжело, а отцу понадобилось срочно начать развивать какой-то бизнес и уехать. Тогда-то дед и забрал маму со мной к себе.

Открыв дверь в дом, остановился, а в памяти всплыл момент, когда я здесь громил коридор, потому что просто не знал, как жить дальше. Отец сидел как ни в чём не бывало в гостиной, мама пыталась меня успокоить, а дед зашёл тогда в дом и такую затрещину мне выписал, что если бы я не выставил вовремя руки, то проломил бы межкомнатную стену.

Шмелёв Володька только что сбежал от меня со сломанным носом. Он пришёл рассказать, что спит с моей девочкой. Моей Аллочкой. Я же берёг её для себя. И она каждый раз краснела, когда я позволял зайти себе чуть дальше.

Но тут этот утырок рассказывает мне, что спит с ней, и в доказательство говорит, какое у неё родимое пятнышко есть снизу на груди.

Слова отца тогда ранили ещё сильнее: все бабы продажные, и Цветаева не исключение. Из неблагополучной семьи не может выйти нормальная баба.

Только дед сдерживал меня. Молил не наделать глупостей.

– Смотрю, тебе здесь удобно сидится, – Ветров медленно поднимается на широкое крыльцо и смотрит на меня со своим характерным прищуром.

А до меня доходит, что я сижу на полу в коридоре и, уперев голову в стену, смотрю в потолок.

– Чего тебе надо? – сил нет даже огрызаться.

– Пришёл с терапией, – он приподнимает бутылку водки.

Весь потрёпанный. Рубашка почти расстёгнута. Вид уставший, но даже в темноте ночи видно, что довольный.

– А Люба тебя за это не накажет? – поддеваю я друга, но он, вместо того чтобы разозлиться, начинает тихо смеяться и, переступив через мои ноги, идёт в сторону кухни.

А ещё, как самый настоящий козёл, врубает свет, отчего я слепну на несколько секунд и матерюсь.

– Да не ной ты как баба, Дикий, – продолжая хохотать, Ветров возвращается ко мне со стаканами и бутылкой.

– Как-то не по-приличному ты предлагаешь провести терапию, – хмыкаю, протирая ещё слезящиеся глаза.

– Ну, вообще-то, я должен тебе в бубен дать за то, что ты снова напугал наш нежный Цветочек, – Ветров наполняет два стакана до половины и протягивает один мне. – Хотя хочу тебе сказать, не такая она и нежная стала. Смотрю, Аллочка работала над собой. Ну или малышка на неё так повлияла. Женщины – странные существа.

– Ага, малышка, – хмыкаю я и, не чокаясь, выпиваю залпом содержимое стакана.

Вкуса даже не чувствую, только горечь боли и потери.

– О! – Ветер поднимает палец вверх и снова начинает посмеиваться. Ну хоть у кого-то хорошее настроение сегодня. – А помнишь, как дед твой нам говорил? Если ты решил, что понял женщину, считай, что тебе кранты.