— Перестань, — сказал я, снова одернул брата, на что тот посмотрел на меня в упор с недоумением. — Перестань её искать. Оставь, Артём.

— Ты о чем?

— Не надо сейчас делать из меня идиота, Воронов. Я вижу и прекрасно понимаю вот эти эмоции на лице, которые прямо сейчас отразились на твоем лице, — объяснил я. Артём попятился назад, совсем поникнув. Глаза заблестели некоторой яростью, вперемешку со злостью.

— Это не то, Серёг. Твои эмоции и чувства не сравнимы с моими. Я зол и чертовски дезориентирован ее побегом. Я хочу знать…, — голос брата надорвался, и она замолк, — просто хочу убедиться, что ее спонтанное решение было не опрометчивым.

— Варя – девушка не предсказуемая, Воронов. Тем более, что ее отец – Седой, тебя особенно не жаловал. Она сделала то, что сделала любая другая любящая женщина – сбежала от всего. Отец ее до сих пор ищет. Не ты один.

Воронов ничего не ответил, а снова погрузился в свой смартфон, вновь отдаляясь от меня. Тема о Варе была слишком горячей для брата; он не переболел ею. Я посмотрел на свои часы, отмечая, что София слегка задерживалась. Мы тут с Вороновым минут пятнадцать разговаривали, а она так и не появилась. Оставив брата, я направился на второй этаж. В длинном коридоре Софии не было, дверь в уборную не заперта. А вот… слегка приоткрытая створка в мою личную библиотеку и по совместительству мой кабинет – приоткрыта. Я был в замешательстве, потому что от дочери Решетова можно было ждать всё, что угодно. Вдруг сам мой партнер намеренно ее послал разведать о моих посторонних делах.

Подойдя к своему кабинету, я не стал шуметь и влетать, излучая ярость за вторжение. Я решил, что сначала было бы здорово увидеть, чем София заинтересовалась, что позабыла о вечере и званном ужине. С минуту на минуту официанты начнут приглашать гостей к столу. Еще немного приоткрыв двери, я затаил дыхание: София держала в руке фоторамку с моими родными. Она внимательно разглядывала фотографию и поглаживала по стеклу лица, смотревшие на нее. Бросив резко взгляд на рабочий стол, отметил, что все стоит на своих местах. Я до мозга педантичный, и потому всегда знал, где и что лежало на столе при моем уходе из кабинета. Да, это патология, но она сформировалась благодаря тому, что в моей жизни не всегда были богатства и роскошь, а главное власть и жажда преумножать ее всеми возможными способами.

— Вижу, ты совсем не уборную искала, — тон моего голоса резонировал с тишиной. София так испугалась, что ненароком выронила фоторамку и та приземлилась на пол. Треск разбитого стекла эхом отразился по комнате, а мое сердце снова раскололось на части. Я сжал кулаки и стиснул зубы. Дочь Решетова попятилась назад, широко распахнув глаза.

— Прошу прощения, — едва шевеля губами, произнесла София. Затем склонилась к полу и начала голыми руками собирать осколки, осторожно вынимая из-под них фотографию. Я мигом оказался рядом и тоже склонился. Перехватив ее кисти, побудил остановиться и взглянуть мне в глаза. — Сергей Иванович, я…, — девушка побледнела, и я почувствовал, как она задрожала в моей крепкой хватке.

— Брось стёкла, — приказал я, выхватив из ее руки то, что было мне дорого. Встал, а София не спешила и продолжала собирать осколки. — Перестань. Я пришлю служанку.

— Я так виновата, — пролепетала она. — Ай! — воскликнула и тут же вскочила на ноги. Я нахмурился и подошел вплотную к ней. София прижала сжавшую в кулак руку к груди, а по внешней стороне локтя дорожкой пошла кровь и заляпался каплями ее серебристое платье. Шипя от боли, она начала бурчать себе под нос и ругаться саму себя, что ее любопытство никогда не доведет ее до добра. Именно так и есть. Спрятав фото в карман пиджака, я свирепо и гортанно выдохнул.