– Вау. С пирожным меня еще никогда не сравнивали.

Уголки его губ дрогнули. Он веселится? Его забавляет эта ситуация? Сволочь он, а не поганец! Натуральная лживая сволочь!

И ничем его не пробить! Не ранить! Носорог бесчувственный!

Мало ему всего этого, так он еще и злорадствует! Решил совсем меня добить:

– Надеюсь, шоколадное?

– Коричневый очень подходящий для тебя цвет, – отбиваю я.

– Афин, не нужно так драматизировать, – посмеивается, стараясь сдерживать веселье.

Какой же он, а! Отвратительный!

– Зачем явился?

– Я понимаю, что ты обижена, но мы могли бы…

– Да мне плевать, – перебиваю я. – И на тебя, и на твою новоиспеченную супругу.

– А зареванная именно поэтому? – роняет он деловитым тоном, словно вступает в рабочие переговоры, а не участвует в делах сердечных.

– Тебе-то что? Родственницу свою пожалей.

Но Георгий лишь насмешливо скалится:

– Какую?

– Ближайшую, – отрезаю я. – У тебя все?

– Так почему плакала, если тебе плевать на все?

– Порезалась! – выдаю то, что на языке вертится, и тут же морщусь. Очень неумно!

– Из-за таких пустяков слезы лить? Давай я посмотрю.

И тянется же ко мне! Сволочь! И успевает за запястье поймать. На себя дергает! Привлекает вплотную.

Вторая его ладонь ложится мне на талию и не позволяет вырваться.

Я теряюсь в собственных чувствах. И душа воспаряет, потому что он здесь, потому что касается, уговаривает.

Но тут же разбивается об отвесные скалы. Потому как мужчина этот чужой, а прикосновения его не для одной меня. Эгоист и бабник. Глаза б мои его не видели, а сердечко вскоре забудет. Точно забудет!

Ладонь моя оказывается в плену, Гоша внимательно разглядывает сначала мою правую руку, затем – левую. Я пытаюсь сопротивляться, вырываюсь, но куда мне с этой махиной справиться?! Да он весит под центнер!

– Отстань ты от меня! – цежу сквозь зубы, не сдаваясь.

– Ну вот. Порезов нет. Все хорошо. Я спокоен.

– Какое счастье, – продолжаю плеваться.

– Ты меня обманула. Мы квиты. Переодевайся, поехали.

– Жену прокати.

Мне стыдно. Мне очень стыдно вспоминать, чем мы занимались в его машине. Как я остро реагировала на все, что он вытворял со мной, как сбивчиво дышала ему в ухо. И как мои волосы падали ему на лицо, а он целовал меня, заглушая стоны.

Опускаю веки на секунду, чтобы не тонуть в его проницательном взгляде – не то синем, не то зеленом. Пробирающем до глубины…

И руки его всегда нежные, заботливые…

Горячие губы касаются моей шеи, мгновение за мгновением оставляя за собой неизлечимые ожоги. Испепеляя меня.

И я… сдаюсь, опускаясь до беспомощной мольбы:

– Гош, отпусти, а. Я не хочу.

Упираюсь ладонями в его грудь: широкую, мощную. Он дышит тяжело. У меня не хватает сил с ним справится. С этим непробиваемым носорогом.

– Ну извини меня, пожалуйста, я не могу сам себе объяснить! Просто думаю о тебе. Постоянно, – он вдавливает меня в дверь. Раньше я бы задохнулась от чувств. От желания в ярких мужских глазах. От признаний. «Искренних».

Но теперь нет.

– Ты ее любишь?

Я повторяюсь так глупо, а он молчит. Отворачивается и вздыхает не то тяжко, не то насмешливо.

Затем смотрит мне в глаза, и в его взгляде я читаю ответ.

Какой же он ублюдок!

– Пошел вон отсюда.

Георгий вдруг улыбается и на секунду даже опускает веки. Ему весело, да?

– Как же тяжело с тобой, – роняет так, будто устал со мной возиться.

– А нужно было сразу озвучить свои цели. Было бы проще. С самого начала бы послала тебя подальше, и все!

Поджимает губы. Впервые он, кажется, злится. И я цепляюсь за эту соломинку.

– О каждой минуте с тобой сожалею. О каждой секунде. Воротит от тебя знаешь как?