Её взгляд и взгляд того человека, что продолжает неотрывно прожигать меня своими глазами.

— Милана, поговорим дома, — обрываю дочь.

— Света, ты слишком строга к девочке, — журит меня босс.

И я вспыхиваю как спичка. Моё лицо горит, а руки дрожат, и я чувствую, что мне не хватает воздуха. Это переходит все рамки дозволенного.

— Спасибо, Марат Вениаминович, что подвезли, но позвольте мне самой разобраться с моим ребёнком, — еле сдерживая эмоции, отвечаю боссу и, дёрнув Милану за руку, уже хочу сделать шаг в сторону выхода, когда слышу:

— Всегда пожалуйста. Если в следующий раз возникнут трудности, обращайтесь, — произносит мужчина мягким баритоном с нотками сарказма.

Меня аж трясёт. Да что им вообще от меня нужно? Разве ни у одного из них нет своих дел, кроме как доводить женщину, которая только что пережила бешеный стресс?!

Медленно поворачиваюсь к мужчине. И наши взгляды тут же перехлёстываются: мой — недовольный, едкий — и его… у меня мурашки бегут по позвоночнику, когда осознаю, что его взгляд совершенно не соответствует голосу: жестокий, холодный, такой, от которого у меня в другой ситуации язык к нёбу прирос бы, но только не сегодня.

— Простите, — цежу, плотно сжимая челюсть, — мою оплошность. Я была немного растеряна...

— О, это заметно, — перебивает меня мужчина.

— Простите?! — вскидываю бровь.

— Извините, что перебил, продолжайте, — не обращая внимания на мой вопрос, подбадривает меня мужчина, как будто я нуждаюсь в его поддержке.

Я начинаю закипать. Из глубины солнечного сплетения, бурля эмоциями, импульсивными толчками поднимается негодование.

Часто отрывисто дышу.

— Амир, исчезни с глаз моих, — грубо обрывает мужчину босс. Я, не ожидавшая подобного, проглатываю все те слова, что вертятся на языке, и кошусь на Марата Вениаминовича.

— Почему? Разве эта женщина не в состоянии произнести обычное спасибо за то, что я привёл её ребёнка? Или она что, некоронованная королева, и у неё язык отвалится?

— Мы уходим. Пап, возьми Милану, я сейчас вас догоню, — говорю отцу твердо, не давая возможности возразить мне.

— Мам, но я хочу с тобой, — тут же встревает Мила.

— Светлан, давай я вас отвезу домой, — неожиданно Марат Вениаминович встаёт между мной и этим нахалом.

У меня челюсть сводит от невысказанных ругательств в его сторону.

— Не нужно, я сама, — резко отвечаю боссу и, круто развернувшись на пятках, подхватываю за шиворот Милу, тащу её на выход.

— Еще одна такая выходка!.. — шиплю на дочку.

— Мама, мне больно, отпусти! — хватается за моё запястье Милана и начинает вырываться.

— Прекрати, слышишь?! — встряхиваю её. — Ты меня седой сделаешь.

Дочка сощуривает глаза, злобно глядит в мою сторону.

— Вот поэтому у меня нет папы. Он тебя бросил, потому что ты злая! — вскрикивает Мила, а я только сильнее сжимаю в кулаке ворот её пуховика.

Совсем распоясалась. У меня всё клокочет внутри. Я злюсь.

— Света, — отец пытается хоть как-то отвлечь на себя мое внимание, но в этот раз у него ничего не получается.

— Ты наказана, — ледяным тоном выношу приговор Милане.

Дочь на миг замирает, я редко произношу это слово, только в крайних случаях. Сегодня именно такой.

— Мам, ну мам, — тут же голос дочери меняется. – Мам, ну прости, я больше не буду.

— Милан, ты сама вынудила меня сказать это. Опозорила меня перед чужими людьми. Что они теперь подумают о нас? Обо мне? — я выразительно смотрю дочери в глаза.

Милана молча упирает глаза в пол, а мы тем временем уже подходим к дверям.

— Я не хотела, прости, — буркает под нос.

— В твоем возрасте, Мила, это уже, увы, не детские шалости. Чего ты добиваешься? Чтобы тебя у меня забрали? Ты хочешь в детский дом? Думаешь, что там тебе будет лучше? Чужие тёти тебя там будут любить, гладить по головке?