Боже, я не была готова к семье ни в каком ее виде.

Но все получилось, как получилось.

Быстро. Глупо. Опрометчиво.

И теперь уже ничего нельзя было исправить. Ребенок уже существовал. Его отец жаждал сделать меня своей супругой. Деваться было некуда. За меня все и все решили.

А я…

Я была уверена в нескольких вещах. Во-первых, я не хотела замуж за Чарского. Я не знала его, и он не удосужился познакомиться со мной прежде, чем тащить под венец. Во-вторых, я не желала своему ребенку той же участи, что выпала на мою долю. Не желала ему или ей тирана-отца и безвольную куклу-мать. Как бы больно не было это осознавать, но именно так выглядела наша семья. Именно такой семьей мы и были.

Ненастоящей. Неправильной.

Я повернулась к зеркалу боком, чуть склонила голову и с интересом обвела себя взглядом. Длинное платье белоснежного цвета. Красивое платье. Местами искусно расшитое камнями, местами ажурное, местами почти прозрачное и легкое, будто бабочка, готовая вот-вот взлететь. Узкое сверху, подчеркнуто тонкое к талии и пышное к низу.

Я провела ладонью по еще плоскому животу.

— Я желаю тебе лучшего будущего, маленький… — прошептала я в пустоту.

Счастье было не только в деньгах. Счастье заключалось в любящих друг друга родителях. Во взаимном понимании и душевной теплоте, которой у нас никогда не было.

И которой, разумеется, у нас никогда не могло быть с Александром.

— Но что же мы будем делать?

Бежать. Разумеется, бежать. Как можно быстрее. Как можно дальше. Навсегда и без оглядки.

Сказать проще, чем сделать, верно? Дома было слишком много людей, отец будто старался не спускать с меня глаз, чуя подвох в любом моем движении.

Интересно, папочка, сколько Чарский пообещал тебе за меня?

Я выглянула в окно, но там тоже было целое столпотворение машин.

Может быть, получится дать деру из церкви?

На том я и порешила.

И именно это решение привело меня посреди промозглой осени на холодную улицу, к почти замерзшему озеру. И это в свадебном платье и высоких каблуках!

— Я не пойду с тобой… Я никуда с тобой не пойду, — в отчаянии прошипела, когда кожей почувствовала, что больше не одна. Я почувствовала своего первого мужчину затылком, шестым чувством. Его ауру невозможно было спутать ни с чьей другой. Тяжелая, давящая, темная. Александр подавлял большинство людей вокруг себя.

— Хватит, Агата, ты выставляешь нас обоих посмешищами. Сотни людей ждут нас в церкви. Подумай, как мы сейчас выглядим в их глазах. — На удивление, Чарский говорил тихо, почти мягко, будто уговаривал меня сдаться. Будто у меня был выбор.

Еще дома я уже знала, что затея бессмысленная. Я убежала из церкви скорее из желания еще раз показать, что не согласна, что не хочу подчиняться. Я понимала, что это ничего не даст. Не было ни денег, ни плана отступления, ни поддержки. Только Элиза, которая мало, что могла.

Да что там, у меня даже паспорта не было на руках. Отец забрал все карты и документы после моего побега.

Я оказалась заложницей собственной семьи алчности родителя.

— Я не могу…

— Поздно. Ты носишь в себе моего ребенка. И я тебя с ним никуда не отпущу, — еще тише добавил Чарский. Позади послышались шаги, но я не пожелала поворачиваться к собеседнику лицом. Пока я его не видела, можно было прикинуться, что все это понарошку. Просто дурной, очень реалистичный сон, который никак не желал заканчиваться…

Но в следующую секунду на оголенные плечи легли чужие, горячие руки, и я взвилась, подобно змее.

— Моего мнения не спросили! — Я повернулась к Александру и прокричала последнее ему в лицо. — Это ненормально! Ненормально делать то, что вы делаете с моим отцом! Я не хочу за Вас замуж! Только вдумайтесь в то, что Вы творите!