Готовил ли уже тогда Егор все эти унижения? Не знаю и не успеваю спросить. Как и оттолкнуть наглые руки, которые сжимают лишь крепче.

Ноги ослабевают полностью, как и руки. А помутнение в глазах превращаются в кромешную тьму.

7. 7 глава (Егор)

Сердце до сих пор бьётся с бешеной скоростью, а руки словно даже сейчас ощущают тяжесть тела Нади на себе, хотя прошёл уже час, как она на них была.

Надя... она изменяет мне уже не первый месяц, я сам это видел, она действительно тогда целовалась с незнакомым мне уродом. Прямо на улице... и была с ним и другими не один раз, судя по тому, что от слежки предоставила мама.

Да, она никогда не любила Надю и это было бы выгодно, выставить её вот в таком свете, но я верю в это, потому что её лицо... оно выжжено у меня под веками с другим и я уверен, что это всё не фотошоп. Это не может быть он. Не после того, что видел сам, хоть и не хотел верить до такой степени, что даже не подошёл.

Но несмотря на всё это... стыд за мои слова всё равно съедаёт, просто грызёт по мелким частицам дыру, что осталась от сердца, делая её ещё больше.

Одно дело ударить по стене и вызвать дрожь страха в её теле, пытаясь так отплатить за свою боль, а другое... сказать про детский дом и довести до обморока. Эти слова ранили её так сильно... это было перебором даже во время помутнения рассудка.

Она потеряла сознание в моих объятиях и не пришла в себя до сих пор, хотя уже лежит в палате.

А если там всё-таки моя дочь? Гнев переполнил до предела, выметя об этом даже малейшую мысль. Но сейчас...

Шанс ведь пятьдесят на пятьдесят. Не стоило об этом забывать.

Врач сказал, что обморок связан сразу с несколькими причинами, от сильного стресса до резкого спазма матки. И добавил, что это, на самом деле, не так серьёзно, разве что на более ранних сроках могло бы стать опасно, но сейчас, придя в себя, Надя сможет спокойно уехать домой.

Но... что если это всё же не совсем так и навредит ребёнку? И в этом буду виноват я.

Чёрт. Я понимаю, что делаю только хуже, накручивая себя, но ничего не могу подделать.

Одновременно зол, желая крушить абсолютно всё и... одновременно волнуюсь, хотя и не должен. Чёрт. Чёрт. Чёрт. Какого хрена вообще?

Прикрываю глаза и пытаюсь всё же успокоится, выбросив все мысли из головы и шумно выдыхая.

Оплачиваю бутылку воды в кафетерие и выхожу, попутно откручивая крышку с горлышка и делая несколько глотков воды, которые не помогают никак.

Хочу вернуться к Наде и подождать, когда она очнётся, чтобы увести в дом, ведь ей и идти некуда.

И совсем не ожидаю услышать голос Светы, что уже через секунду оказывается вплотную непонятно как.

– Егор! – она влетает в моё тело так, будто совсем забыла, что беременная. И от этого как-то тошно, а сердце леденеет, перестав биться бешено. - Почему ты всё ещё здесь?

Она мне ни капли не интересна, это... было чем-то отвратительно отчаянным, что хотелось бы забыть, но уже невозможно.

Потому что под её сердцем действительно мой сын, в этом я уверен.

– Я сам решаю, где мне быть. – даже не могу скрыть холод в голосе. И отталкиваю от себя, не позволяя вжиматься животом так сильно. Не хочу, чтобы её глупые эмоции навредили сыну. – Что тебе нужно? Зачем приехала?

Вижу, что на секунду в её глазах промелькает разочарование от моего поведения, но даже не хочу об этом задумываться.

Хотя следовало пресечь сразу, ведь Света наглеет, в мгновение зазнаваясь.

– Сегодня праздник в честь нашего сына, а вместо того, чтобы быть со мной, ты ждёшь, когда очнётся эта предательница. Привезти в дом, чтобы служанить, её может и штатный водитель! – эти слова напоминают грязь, что пачкает новую обувь через секунду, как вышел на улицу с и так скверным настроением.