Этот вопрос, обращенный ко мне за ужином, звучит так буднично. Нина задает его так просто, обыденно. Как бы между делом.

Но я все равно дергаюсь, словно мне всадили острую иголку под ноготь. Сама не знаю, что заставляет меня так остро реагировать. Возможно события последних дней так сильно вымотали меня эмоционально, что я уже просто жду подвоха откуда угодно и вздрагиваю от любого шороха.

– Д-да… пожалуй это можно и так назвать, – криво улыбаюсь.

– О, девочка моя. Поверь, не стоит из-за этого так расстраиваться, – отложив столовые приборы в сторону, Нина кладет на мою руку свою ладонь. Поглаживает, успокаивая. – Все в этой жизни поправимо.

Ну, вот. Я же так старалась выглядеть невозмутимо. Не вышло. Не хватало еще разреветься опять.

Потапыч замечает, что я дергаю носиком, стараясь не дать слезам скатиться по щеке. Хмурит сердито брови.

– Дорогая, хватит уже этих расспросов, – обращается он к жене. – Видишь, ей не по себе.

– Медвежонок, мне кажется, тебе не помешало бы быть чуть более чутким к проблемам своих сотрудниц, – ласково отвечает ему супруга.

Это так мило. Даже перестаю плакать и улыбаюсь от того, что кто-то называет нашего сурового и властного Потапыча медвежонком. Все-таки коллектив правильно распознал его “звериную” натуру. Просто для кого-то он - матерый хищник, а для кого-то - ласковый мишка.

– Я им не нянька, чтобы сопли вытирать. – сердито бурчит мой начальник. – Не хватало мне еще весь вечер смотреть на женские слезы. Терпеть этого не могу.

Улыбка исчезает с моего лица. Нет, все-таки, наш Потапыч – грубый колючий кактус, среди цветущих фиалок.

– Не слушай его, девочка, – Нина встает из-за стола, – Он просто ничего не понимает в тонкой женской душе.

Она звонко смеется и встает из-за стола. Нина начинает собирать пустые тарелки, оставшиеся после нашего такого сытного и вкусного ужина.

– Ой, давайте я вам помогу! – подскакиваю я.

– Не стоит. С этим прекрасно справится и посудомоечная машина.

Она дружелюбно улыбается и открыв моющий аппарат для посуды, притаившийся за дверкой одного из нижних шкафов на кухне, сгружает в него тарелки. Ее утонченные пальчики с изящным маникюром, пробегаются по кнопочкам цифрового табло.

Слышится, как в посудомойку начинает набираться вода. Затем она начинает рабочий режим, наполнив тишину на кухне легким гулом. Я как завороженная смотрю на вибрирующий аппарат.

Удобная штука - посудомоечная машина. Сколько же времени и сил она экономит в быту. Обязательно заведу себе такую же.

Нина захлопывает дверцу шкафа, заглушая мерные звуки работающей машинки.

– Ну, а мы, – подмигивает она мне, – пока поболтаем по-девичьи.

– Нет уж,, – вскидывает руки вверх Потапыч, – Избавьте меня от ваших бабских сплетен. Мне и на работе этого за глаза.

Хм, когда это интересно он в НИИ сплетни слушает? Сидит же в своей берлоге, почти не выходит.

– Будь повежливей с нашей гостьей, Миша, – просит его супруга.

– С какой стати, я должен в своем доме распыляться в реверансах перед этой пигалицей? – удивляется Михаил Александрович.

– Останешься без сладкого! – Нина, скрестив руки на груди, многозначительно сверкает глазами на мужа.

– Репрессии… – притворно вздыхает Потапыч, но я замечаю тень улыбки в самом уголке его губ.

Он медленно встает из-за стола. Крупный, мощный. Он нависает над дубовой столешницей подобно медведю. Властный, брутальный босс и… сладкоежка.

Не могу удержать улыбку. Так меня веселит то, как Нина быстро нашла аргументы и способ воздействия на этого альфа-самца.

– Пойду наверх, – сообщает Потапыч. – И вы тут не засиживайтесь долго. Ночь уже на дворе.