Нет, не отступлю. Пока не расскажет все как есть. Пока во всем не признается.

17. Глава 12

Вера

Витя нервно переводит взгляд с меня на чемодан и обратно.

— Верусь, ты чего? — рычит с нажимом.

— А ничего! — отвечаю резко. — Погулять решил? Так гуляй. Давай, забирай свои вещи и вали к своей Лидие!

В голове мелькает мысль: что я несу? Зачем прогоняю собственного мужа? Я же без него…

Мысль об этом простреливает молнией. Сердце болезненно сжимается, будто его засунули в мясорубку и пытаются провернуть. К горлу подкатывают удушающие слезы.

Отворачиваюсь, чтобы не заметил.

— Дурында, — мягко кидает.

Не успеваю ничего понять, подходит сзади, сгребает в свои медвежьи объятья.

— Никуда я не уйду. Ты ж мое все, Верка, — рычит мне в ухо.

Пытаюсь вырваться, но он вцепился мертвой хваткой.

— Ну все, все, успокойся, — продолжает увещевать меня, как заклинатель. — Мне ж, кроме тебя, Верусь, никто даром не нужен. Ну, прости, дурака.

— Бог простит! — выкрикиваю, шмыгаю носом.

Изо всех сил стараюсь сохранить свою злость, но она начинает затухать, как костер под летним ливнем.

— Не кричи, пацанов разбудишь, — продолжает сжимать меня в объятьях и чуть качает, как маленькую.

— Они у бабушки, — выдыхаю, выпуская слезы.

Разворачиваюсь, прячу лицо у него на груди. Цепляюсь за его слова, как за ниточку.

Правда? Ведь правда? Ему никто больше не нужен. Он любит. Не предаст.

Но вдруг слышу от его рубашки незнакомый запах. Тонкий сладковатый аромат чужих женских духов.

Медленно отстраняюсь. Поднимаю на него тяжелый взгляд.

— Чего? — хмурит брови.

— От тебя пахнет. Ее. Духами! — сквозь стиснутые челюсти бросаю ему в лицо.

Муж меняется в лице. Смотрит на меня как баран на новые ворота.

Еле удерживаюсь, чтобы не влепить ему пощечину! Мерзавец! Обжимался с ней, аж провонялся весь! А мне тут песни поет про белого бычка!

Вместо слов, из меня вырывается разъяренный рык. Отталкиваю его.

Витя смотрит на меня офигевши:

— Да какие духи. Чего ты сочиняешь?

— Ничего не было, да? — толкаю его снова. И снова. — Гад! Мерзавец! Не ври мне!

В душе все пылает. Слезы катятся по щекам. Забываю и о смоки-айс, и об обещании себе не плакать.

Витя пытается схватить мои руки, снова скрутить:

— Хватит, хватит! Послушай! — гремит на всю комнату. — Послушай же!

Замираю, отступив на шаг.

— Ну что? Что ты мне скажешь? Опять, что ничего не было? Лапши мне на уши не вешай!

— Не было! — выкрикивает и тоже замирает. Ноздри раздуваются, грудь ходуном. — Я любил ее… когда-то. Сильно любил. Предложение хотел сделать. Но мы расстались. Она испарилась, ничего не объяснив. Я…

Он осекается. Нервно трет подбородок.

— Я просто хотел узнать почему. И вот, — он достает телефон из внутреннего кармана пиджака, что-то там клацает, протягивает мне. — Вот. Смотри. Это наша переписка.

Бью его по руке, телефон чуть не вылетает.

— И что? Узнал? — спрашиваю, вся трясясь.

Мысль о том, что он любил кого-то, кроме меня, вызывает тошноту. Пусть и двадцать лет назад. Все равно прибить хочется!

— Узнал. И рассказал, что теперь женат. И что жену свою пиздец как люблю.

— А она? — спрашиваю, вытирая ладонью слезы. — Она тоже замужем?

— Ее муж умер недавно, — отвечает хмуро. Опускает руку с телефоном, кладет на стол.

Молчим.

Витя — руки в карманах. Я — в своем вечернем платье, от которого все уже ужасно чешется.

— Больше нечего рассказывать, — говорит.

Тянет руку к винной бутылке. Делает глоток прямо из горла. Смотрит, протягивает мне тоже.

Секунду раздумываю, потом делаю шаг навстречу. Беру, подношу к губам.

Я до Вити никого так не любила. Даже рядом никто не стоял. Всегда знала — он моя единственная любовь, тот самый.