Сволочь!

Какие ещё могут быть сомнения? Их и так не было. А теперь совести не осталось вовсе, раз позволяет такое. Ублюдок.

Не успеваю я разойтись в своём внутреннем гневе, как на меня нападает свекровь. Она громко начинает причитать и подходит чуть ближе.

— Смотри, сколько бахвальства было в твоих словах. А теперь стоишь бледная. Что же случилось с тобой, Ярослава? Растеряла весь свой пыл? Или остудил тебя родной отец? Не мудрено, когда всем на тебя наплевать, а ты только это поняла.

Её смех заражает воздух рядом со мной, и я кривлюсь от мерзости к этой женщине, не поддаваясь на её провокацию.

— Была бы ты достойной и нормальной женщиной, тебя бы ценили, а не вытирали ноги. Эдик столько лет тебя терпел, да, как видишь, устал и убежал поскорее к другой.

— Да чтоб вас, — ору на неё в ответ. — Да как вам не стыдно такое говорить? Других оправданий не осталось для этого потаскуна?

Свекровь тут же наступает, но отошедшая до этого Оля тут же оказывается рядом.

— Бабушка, всё, хватит уже. Иди по своим делам. Голова болит невыносимо от этих криков.

Но свекровь тут же набирает воздух, но дочь опять её осаждает:

— Хватит, бабушка. Хватит.

10. Глава 7.2

Мать мужа бросает в меня копья своего недовольства и, развернувшись, уходит. Ольга исчезает следом, а я, хмыкнув, смотрю дочери вслед. «Надо же, голова у неё болит».

Даже проскальзывает мысль, что, возможно, дочь притворяется, принимая сторону бабушки и отца. Однако рассыпается эта мысль, как пыль, потому что в этом нет никакого смысла.

Я поднимаюсь к себе в комнату и, приняв душ, ложусь в постель. Я так и не поела, не выпила чаю, но спускаться снова не имею ни малейшего желания.

Мой телефон вибрирует, и я улыбаюсь, увидев на экране имя подруги.

— Привет.

— Такое ощущение, что я позвонила вовремя.

— Даже очень вовремя. Моя жизнь достойна постановки на Бродвее, не меньше.

— О боже, — она стонет. — Всё так плохо?

— Я даже не могу найти правильное определение уровня этого абсурда. Но поверь, «плохо» совершенно не описывает эту ситуацию.

С каким-то лёгким юмором я пересказываю ей всё, что случилось, и зарабатываю гамму её искреннего удивления и злости. Тут есть где разгуляться.

— Слушай, а ведь она всерьёз всё это говорит. Тут уже просто клиника, Яра.

— Попробуй её туда упеки, — смеюсь. — Мне кажется, врачи быстрее с ума сойдут от неё.

— Ну, недолго тебе осталось её терпеть.

— Ты права. Затягивать не имеет смысла. Не брак, а чёрт-те что. Эдик все грани перешёл, отвечает на звонки этой любовницы при всех, говорит, что соскучился. Я такой злой не была никогда.

— Господи, какая сволочь.

В моём динамике раздаются короткие гудки, и я быстро смотрю на экран.

— Свет, мне мама звонит. Наверное, отец ей уже всё рассказал.

— Всё, давай. Спокойной ночи.

— Пока.

Приняв звонок, сразу прикладываю телефон к уху:

— Привет, мам.

— Ярослава, — её голос взволнованный и, возможно, немного злой. — Папа мне всё рассказал.

Она с нажимом указывает на этот факт.

— Мам, я бы тоже рассказала. Мне нужно было время. Я в смятении и… — пожимаю плечами, будто она может видеть это.

Она вздыхает, и в моей груди всё умирает. Мама — мой родной человек. Они оба с папой были на моей стороне всегда. Всю мою жизнь. Наверное, поэтому я не могла понять своего ребёнка.

Я была хорошей матерью, как и моя мама. Я брала пример именно с неё. Потому что это был лучший пример, который был в моей жизни. И я бы ни за что так не поступила с ней. Так почему же моя собственная дочь это сделала?

Слова льются потоком. Бурным. Непрекращаемым. Разрушительным. Пока все слова не исчезают, и горная река превращается в спокойное течение. Тогда я замолкаю.