- Знаешь, помощь бывает разная. Даже просто высказаться порой помогает. А мы с тобой сто лет знакомы, сколько себя помню. Через столько вместе прошли, - да, через многое, как и с Улей.

Все самое сложное рядом. Когда другие предавали, пытались утопить, подставить, уничтожить, жена и друг оставались рядом. Свои люди. За них жизнь не жалко отдать.

- Уж просто выслушать точно смогу. Говори давай, - похлопав по спине, подталкивает к разговору.

И я рассказываю. Все рассказываю, в деталях. И как предал, и как Ульяну до истерики довел, и как страшно терять жену. Друг слушает не перебивая, лишь иногда что-то уточняя. По тону слышу, в шоке, не верит. Но да, случилось. Да, вот такой я.

Сам жалею, сердце разрывается. Но уже сделано. Отмотать бы время назад, все бы изменил. Только увы, невозможно это. Сделанного не вернуть, и мне жить со всем этим. Да я даже Улю понимаю и поддерживаю в ее поведении, если быть честным с самим собой, а если бы с моей дочерью подобное провернул муж, в асфальт бы закатал. Вот только я на своем месте и хочу все сохранить и выйти из сложной ситуации, сохранив семью.

- М-да, сказать, что ты меня удивил, ничего не сказать, - тянет Марк, на удивление, не говоря в лоб, какая я сволочь. – Ты понимаешь, что хочешь невозможного?

Ответить не успеваю, звонит телефон, а на экране «отец». Странно, он же уехал в командировку как раз по нашему вопросу с отелем, недавно созванивались, и он говорил, что позвонит не раньше чем через два дня. Показываю экран другу, а он, присвистнув, уходит, потому что не любит манеру разговоров отца.

- Да, отец. Что-то случилось? – приняв вызов, отвечаю ему, а сам салютую скрывающемуся за дверью Арсагову.

- Это ты мне скажи, Самир, что у вас там случилось?

Ульяна

После разговора со свекровью все из рук валится. Хотела постирать белье, рассыпала порошок. Начала поливать цветы, разлила воду. Вроде и спокойна, а внутренний мандраж поселился в душе. Что будет через два дня? Они ведь приедут, не сомневаюсь. Это будет самая настоящая катастрофа. Что же я натворила?

Еще и Софье рану разбередила. Нужно было как-то самим. Не знаю как, но самим. Хотя, кому я вру. Сами мы только ходим кругами хорошо, словно дети малые.

Устало топаю в кухню. Сама себе бабулю напоминаю. Такую, прям совсем-совсем в возрасте. Шоркаюсь по полу не отрывая ног. Хочу апельсинового сока. Точно помню, что он в холодильнике. Да, вот он родненький. Наливаю стакан и…

- Да чтоб тебя! – звучно ругаюсь, когда стакан выскальзывает из рук и со звоном разбивается о плитку.

Осколки разлетаются по всей кухне и плавают среди лужи сока. Про себя вообще молчу. Вся в каплях.

- Потрясающе. Что еще я сегодня сломаю, рассыплю, разолью, разобью? – истерично спрашиваю у вселенной.

Хорошо, что в тапочках, иначе еще не знала бы как идти за совком, чтобы ноги не порезать. Но не успеваю сделать и пары шагов, как на пороге появляется муж.

- Ты рано вернулся, - растерянно говорю, на что он нервно улыбается уголками губ.

- Ты жаловалась матери? – вместо ответа, получаю вопрос.

Причем не тот, который бы хотела услышать. Она ему звонила? И что сказала? Судя по недовольному тону, ничего для него хорошего, а значит, и для меня тоже. «Продержись», теперь кажется не очень актуальным словом. Тут бы выжить теперь.

- Это был риторический вопрос. Обвинять в этом не собираюсь, выдыхай, - и сам идет в угол, где стоит веник и швабра на экстренные случаи.

Смотрю за тем, как берет швабру и собирает сок, осколки, и не могу поверить, что сам это делает. Сто лет такого не было. Только когда я болела и была беременна и после родов.