– Я не эгоистка, Самир! Это ты не подумал обо мне, о моих чувствах! – меня трясет от переизбытка чувств. – Это ты думал только о себе. Мы говорили про дочку, но не в таком ключе. Мы никогда не делали ее целью, потому что знали, как будет сложно. Дочь была мечтой. Тебе мало сына? – злюсь, хочу выплеснуть все наружу.

– Уля! – идет на меня и пытается рычать фирменным тоном, но я за двенадцать лет уже его не боюсь.

Муж может быть каким угодно мерзавцем, но больно физически точно не сделает. А крик… сколько раз я уже слышала, как он кого-то чехвостит по телефону? Много. Закаленная.

– Что, Уля? Я думала, что мы семья, Самир, а, оказалось, нет. Ты просто все растоптал. Прошелся в грязных ботинках по светлому ковру, оставляя там уродливые следы, которые не отмыть. И это я эгоистка? Ты мог со мной поговорить, обсудить, но нет, вместо этого.

– Уля! – ревет так, что уши закладывает.

Только поздно кричать, я тоже на взводе. Не я залетела от другого ради семьи, это он гуляет на стороне и прикрывает это благой целью, поэтому не ему повышать на меня голос. Где гарантия, что он не нагулял с другой просто так даже от отчаяния, что это не была случайная связь, и теперь он хочет забрать ребенка, чтобы не быть воскресным папой?

– Не перебивай, пожалуйста. Я тебя выслушала, – еще и руку вперед выставляю, защищаясь, – и ты меня послушай.

– Нож положи и поговорим, – говорит сквозь стиснутые зубы. Слежу за его взглядом и понимаю, что как резала салат, так и не выпустила нож из рук.

Как только не поранилась? Чудо просто. Еще и сейчас от мужа защищаюсь. Б-ррр, а если бы? Нет, и думать не хочу. Сидеть по чистой случайности мне не очень хочется. Бросаю нож на стол и обнимаю себя руками. Так жалко саму себя.

Секундная передышка сбила всю браваду. Снова хочется забиться в угол и скулить беспомощно. Но это не выход. Я не могу опустить руки. Не позволю этой грязи коснуться сына и нерожденного ребенка.

– За что ты так со мной? Это ведь чужой ребенок, – говорю уже более тихо. – Я думала, мы счастливы, что Тим – наше счастье, а ты все время вынашивал план, а может, и случайно с другой, – рваные фразы, которые непонятны даже мне, слетают с губ.

– Это будет наш ребенок, Ульян, как ты этого не понимаешь? Ты будешь его или ее мамой. Только не ты родишь, вот и все, – подходит, и, когда пытается обнять, я вздрагиваю.

– Нет, не трогай меня, – взвизгиваю и отскакиваю на несколько шагов. – Это будет твой ребенок, Самир. Не мой, – устало падаю на стул и обхватываю голову руками.

Муж устало качает головой, словно я одна из тех бестолочей, которых он чихвостит на работе, и он устал объяснять мне элементарные вещи. Но ведь семья – это другое. Доверие, уважение – это не пустой звук. И все это подорвано его приговором, который выбил почву из-под ног.

– Не дуйся, это все ради нас. Эта девка для меня ничего не значит. Просто сосуд. Ты моя женщина, та, которую люблю, ради которой наизнанку вывернусь, но сделаю все, чтобы ты была счастлива, – встает за спиной, выставляет руки по обе стороны от меня и упирается в столешницу, но меня не касается.

– Перестарался с изнанкой, – не поднимаю головы, отвечаю, глядя на то, как растет лужица слез передо мной, а он шумно выдыхает.

Господи, скажите мне, что я сплю. Пожалуйста. Голова отказывается работать, в ней пусто. Только в груди щемит так, что, кажется, вот-вот сердце остановится. Так умирает душа, да? Словно в тебя вонзили тысячи мечей, раны жжет и не зарастает ничего. Наоборот, нарывает сильнее.

Я устала быть сильной женщиной. Мне тоже было больно и плохо. И я предлагала ему развод много лет назад, когда все попытки были тщетны. Мне было больно оттого, что любимый человек хочет детей, а я не могу ему их дать. Это рвало меня на части. Я хотела, чтобы он был счастлив.