Зря только цветы покупаю и тащу домой, чтоб извиниться. Нет, никакие извинения уже не исправят ситуацию. Когда я её найду, уже не я, она сама, как миленькая, извиняться будет. Пусть и не сразу. Заставлю.

Или я не Тимофей Шахов.

Ибо сама она может исполнять какие угодно номера, но мою дочь забирать у меня уж точно не имеет права!

Вот и гоню по городу, как могу…

Испытывая глухую ярость.

Найти её не составляет большого труда. Чем она вообще думает, когда решает спрятаться от меня у своей закадычной подружки? Так себе конспирация. Конспирация, которая трещит по швам, едва я, наконец, добираюсь до другого конца города, нетерпеливо саданув несколько раз ногой в квартирную дверь в качестве стука. Дверному звонку тоже приходится уделить внимание. Я, как жму на него, так и не отпускаю, сквозь сейф-полотно улавливая приглушённые отголоски раздающейся трели.

И ведь и тогда не открывает, паршивка!

– Я терпел твою истерику второй день, потому что тебе было плохо, но если ты сейчас же мне не откроешь, я вынесу нахрен эту дверь вместе со стеной! – предупреждаю вместе с очередным пинком.

И даже после этого проходит не меньше пяти минут, прежде чем дверь распахивается, а на пороге показывается моя жена. Счастливая, довольная и, кажется, немного пьяная. Хотя нет, не кажется. Реально пьяная.

– Ой, Тимоша, а ты чего здесь? – выдаёт она нагло.

Вся раскрасневшаяся от румянца, с блестящими шальными глазами. Слегка растрёпанные тёмные волосы рассыпались по плечам, прикрытым молочной кофтой с длинным рукавом. Того же цвета брюки обтягивают покатые бёдра. Смотрит так, будто действительно не ожидает, что я сюда приду. И это злит даже больше, чем всё предыдущее. Моя ярость, которую я и без того едва сдерживаю весь последний час с тех пор, как понимаю, что моя жена реально свалила вместе с дочерью, вспыхивает лишь ярче. Хрен знает, каким чудом не крошатся в порошок мои зубы, когда я стискиваю их покрепче настолько, что аж челюсть судорогой сводит, в последний момент проглотив рвущееся наружу ругательство.

– А ты? – предъявляю встречно.

Под одной крышей со мной её видите ли не устраивает, зато изображать алкашку при дочери хрен пойми где ей очень даже нравится, судя по тому, что я наблюдаю в данный момент.

– Ты что здесь забыла, Полина?

– Не видишь? Отдыхаю. Праздную. Ну, знаешь, освобождение от твоей диктатуры, всё такое…

О, даже так!

– Если так не нравится моя диктатура, то и замуж не стоило за меня выходить, – ухмыляюсь криво, теряя жалкие крохи оставшегося терпения, благодаря которому удаётся ещё вести разговор, а затем перехватываю Полину за плечи, чтобы переставить с места на место, освобождая себе путь. – Где Руслана? – добавляю, но ответа на этот раз вовсе не жду.

Иду вглубь квартиры. В гостиной звучит музыка, накрыт стол. На полу три бутылки из-под шампанского и ещё одна распечатанная на столе. Пятая – в руках виляющей задницей в подобии танца хозяйки квартиры. На моё появление она замирает на месте, будто бы и впрямь тоже удивлена моему присутствию. Затем и вовсе…

– О, кобелёк, а ты чего здесь, а не со своей… этой… ну как там её? – выдаёт нахально эта бестолковая курица, даже не подозревая, насколько близка сейчас к грани быть вышвырнутой через балкон прямо с высоты восемнадцатого этажа. – Поль, ты нафига его впустила-то? – обращается к последовавшей за мной жене. – Мы ж договорились, сегодня без мужиков.

– Только сегодня? – кривлюсь брезгливо.

Добавил бы гораздо больше, но продолжаю быть терпилой, раз уж моя основная задача найти не только жену, но и в первую очередь дочь. Не хочу её пугать. Оглядываю ещё раз стол, а затем и всю комнату. Моей Русланы тут нет. Я испытываю одновременно толику облегчения и вместе с тем разочарование. Потому и не жду, что мне ответят. Иду дальше. На ламинате в коридоре остаются мокрые следы от подтаявшего снега на моих ботинках, и это единственное, что ещё я нахожу. Русланы нет и в другой части евро-двушки. А значит…