– Изменил.

– Изменил? Что изменил?

– Не что, а кому. Мне. Твой сын, мама, изменил мне. И потому мы расходимся.

Оксана Николаевна явно не верит в услышанное, потому как зависает и отмирает далеко не скоро, переваривая полученную информацию.

– Так, погоди, – выдаёт по итогу. – Сейчас я разуюсь, разденусь, мы пройдём на кухню, я заварю нам чай, и ты мне всё подробнее расскажешь, да?

Слова с делом у этой женщины никогда не расходятся, так что я только и успеваю, что кивнуть, прежде чем она хватает меня за плечи и уводит на балкон.

– Ну-ка садись вот сюда, – говорит и сама же усаживает на стул у окна. – Вот так, хорошо. А теперь, пока я делаю нам чай, рассказывай обо всём с самого начала. С чего ты решила, что Тим тебе изменил? Он тебе сам сказал?

– Нет, я видела его с другой в номере отеля.

Оксана Николаевна только собирающаяся отойти, замирает на месте, рассматривая меня неверящим взглядом. Стул хоть и высокий, но и сама женщина не низкая, так что наши глаза находятся сейчас на одном уровне, так что ей не доставляет труда считать все эмоции на моём лице. Как и заметить выступившие слёзы.

– Так, ладно, сперва чай.

Ей нужно время, чтобы переварить новость, и я даю ей его. Хотя бы не кидается обвинениями в меня за то, что мы с Тимом расходимся. Впрочем, родная мать тоже сперва жалела, уже потом выдала целую тираду о том, какая её дочь неразумная. Может зря я так вывалила на мать Тима эту новость? Стоило сперва подготовить? Но что уж теперь, сказанного не вернёшь.

– Рысёнок тоже уже в курсе? – интересуется она в процессе, пока чайник закипает.

– Нет, – качаю головой. – Я ещё не знаю, как это правильно ей преподнести.

– Вот и отлично. Уже решила, что дальше делать будешь? – уточняет мама деловито, доставая из шкафчика заварочный чайничек.

– А есть варианты? – усмехаюсь невесело.

– Ну да, – хмурится она, зависая ненадолго, прежде чем достать чай молочный улун. – А ты уверена в том, что всё правильно поняла? Мой сын, конечно, бывает жесток и грубоват, но не подлец.

– Она беременна, – добавляю я к ранее сказанному о ситуации. – Месяцев шесть. Да и… Зачем ему в ином случае встречаться с ней в отеле?

– Ну да, ну да, тут ты права, конечно. Просто… Вы ещё вчера такие счастливые были, когда я вам звонила перед сном. А сегодня… Не верится прямо.

Она даже про чай забывает, с растерянностью глядя в стену перед собой.

– Мне тоже, если тебя это утешит.

Вот только на деле утешают меня.

– Ох, бедная моя девочка, – притягивает мама меня к себе, крепко обнимая. – Но ничего, ничего, мы ему ещё устроим райскую жизнь, не сомневайся, – гладит по голове.

Реакция настолько неожиданная с её стороны, что я на миг теряюсь. А потом цепляюсь в неё ответно не менее крепко, чувствуя, как меня покидают последние остатки силы воли. Я всё-таки опять реву. Громко, навзрыд.

– Поплачь, поплачь, моя хорошая. Пусть это всё из тебя выйдет. И не переживай. Всё будет хорошо. Прости меня. Прости, пожалуйста.

– Вас-то за что? – всхлипываю.

– За то, что не привила сыну достаточно порядочности. Не думала, что он на такое способен.

Тут я плакать перестаю. Отнимаю лицо от женского плеча и смотрю в карие глаза, полные грусти, печали и слёз.

– Вы здесь не причём. Как ваш сын не скажет, просто так получилось. Бывает. Просто обидно, знаете? Если бы он пришёл, прямо всё сказал… А он…

– А он просто дурак! – перебивает меня свекровь. – Променять такое сокровище на неизвестно кого. Поверь, он ещё пожалеет, что так с тобой обошёлся.

В ней столько праведного гнева, что я невольно улыбаюсь. И это так странно. Мать предателя-мужа защищает не его, а меня. Кто бы мог подумать. Точно не я. И я за это испытываю к ней такой прилив светлых и тёплых чувств, что снова крепко обнимаю обеими руками.