Хотя, наверное, даже чай в доме Бельского с привкусом чего-то особенно приятного. Не знаю почему мне так кажется. Здесь все такое необычное и непривычное для меня.

— Ладно, — он не настаивает, — нужно забрать печать. Можешь подняться со мной и посмотреть, что наверху, если тебе любопытно.

— Почему бы и нет?

Мне нравится это ни к чему не обязывающее настроение между нами, и то, как раскрывается Бельский. Он уже не видится мне вечно недовольным злым мужиком.

Прохожу за ним в лифт, и когда мы оказываемся в небольшом закрытом пространстве, мое сердце начинает биться быстрее. Чувствую аромат мужского парфюма, его глубокие древесные оттенки и амбру.

— Понравился дом? — спрашивает Бельский, остановившись у какой-то двери.

— Я таких еще не видела.

Он толкает дверь и входит в комнату.

Я следую за ним. И оказываюсь в спальне.

Здесь все выдержано в тех же тонах. Консервативную классику разбавляет новейшая плазма, висящая на стене напротив кровати, и электрический камин.

Далеко не прохожу, держусь ближе к двери. Потом мой взгляд падает на большую кровать с изящным резным изголовьем. Она не заправлена, и я могу увидеть шелковое постельное белье цвета горького шоколада.

Тем временем Бельский открывает дверцу массивного шкафа, которая скрывает за собой сейф, и достает печать. Прячет ее в карман пальто, возвращается ко мне и останавливается так близко, что мой взгляд невольно упирается в его широкую грудь, обтянутую черным кашемировым пуловером.

— Ты точно не хочешь задержаться? — его голос звучит тише и ниже, чем обычно.

Я словно проваливаюсь в сон, потому что в реальности такого точно не должно было со мной случиться, ведь моя жизнь должна идти по определенному плану, и Бельский в него не входил.

И мои чувства должны быть более разумными и предсказуемыми. Но какого черта сейчас меня бросает в необъяснимую дрожь так, что колени слабеют?!

Страх, восхищение, волнение, трепет — все разом обрушивается на меня лавиной.

Я стараюсь держать контроль, но это как бороться со штормом, сидя в утлой лодке. Чувства такие непривычные и тяжелые, что я не знаю, как с ними справляться.

Передо мной охрененный без преувеличения мужчина, кажется, протяни руку и возьми — он весь мой…

«Ах, ну какой еще твой, глупышка?! — нашептывает последняя адекватная клеточка мозга. — Все, что ты сейчас испытываешь, только от обиды и желания отомстить мужу? И как вообще ты можешь думать, что такой эффектный богатый мужчина может испытывать к тебе что-то кроме сострадания? Все, что он хочет — напоить тебя чаем, дать конфету и отправить к маме, то есть к Рите».

Молчание Бельского такое громкое, а взгляд настолько выразительный… В нем столько темноты, поглощающей свет моей реальности и пробуждающий во мне внутренний конфликт.

— Лучше успеть все до ночи, — трусливо ответив, прячу дрожащие руки в карманы пуховика. — Чтобы Рита не волновалась.

— Ладно, — спокойно соглашается он и тут же отходит.

Я не могу проглотить слюну, она как будто вообще исчезла. Во рту и горле сухо, а сердце продолжает колошматить ребра. Молча иду за Бельским.

Выйдя во двор, подставляю щеки ледяному ветру, надеясь, что хотя бы так они перестанут гореть. Андрей Николаевич уже предлагал мне выпить, но я отказалась. Второй раз просить не стала, но ощущаю дискомфорт, а впереди снова дорога в город…

Я не вытерплю.

Немного медлю, пропуская Бельского чуть вперед, а затем, торопливо повертевшись и убедившись, что никто не видит, быстро наклоняюсь и загребаю ладошкой снег.

Немножко съем, чтобы промочить рот. Тем более здесь он чистый и недавно выпал…