38. 8.1

Даже среди холода, заживающих ран, нехватки всего на свете, жизнь находила трещины и прорастала. Смех, детские пальцы в соломе, тепло огня, запах тушёного лука с кухни — это и был дом. Не роскошь, не залы с бархатными шторами. А вот это: живое, настоящее.

На кухне гремели котелки, шипел масляный жар. Я прошла мимо, задержалась у дверей — там, за длинным деревянным столом, Тилла нарезала хлеб, а её мать месила тесто для лепёшек.

— Опять слишком тонко! — проворчала Ания. — Они развалятся, не видишь?

— Я так всегда делаю, — буркнула Тилла в ответ. — Детям удобнее жевать.

— Детям… — мать закатила глаза, но в её голосе не было и капли раздражения. — Смотри, чтоб не остались голодные. Сегодня у нас каша на воде, молоко на творог оставим.

— Не впервой, — отмахнулась Тилла. — Зато с мёдом. И с яблоками — Гедрик притащил со склада последний ящик.

Я отвернулась, оставив их с их нехитрым спором, и пошла по коридору, чувствуя, как напряжение постепенно растворяется в этих голосах, запахах, движении.

Я ждала гораздо больше людей. Думала — пойдут целыми селениями, вбегут, прося помощи… Я готовилась как минимум к пятидесяти, а пришло двадцать три. Семь из них — дети. И, может, хорошо, что не больше. Я бы не справилась.

В какой-то мере я чувствовала вину за эти мысли. Но и облегчение. Сейчас мы могли обогреть всех. Накормить. Вылечить, если надо. Сейчас — да. Но если бы пришли ещё?

Я свернула в западный коридор, провела рукой по стене — гладкой, местами потемневшей от времени. И снова подумала о подземельях.

Я спускалась туда иногда. Когда всё наверху становилось слишком… громким. Когда внутри меня поднималась волна, которую я не могла утешить ни зельем, ни хлопотами. Под землёй было иначе. Там стены дышали родовой магией. Камень отзывался на моё прикосновение, воздух был холодным, но не пустым.

Я брала книгу с полки подземной библиотеки. Открывала наугад, при магическом свете — то зелёном, то синем, как будто сами стеллажи выбирали, какой оттенок подойдёт к вечернему чтению. Ритуалы, трактаты, дневники, рецепты… Иногда я просто водила пальцами по обложке, по медным вензелям, чувствуя, как кожа под ними мягко греется.

И всегда, всегда я заканчивала визитом к той двери.

Третья.

Массивная. Молчаливая. Её знаки каждый раз вспыхивали, когда я приближалась, — но тут же гасли. Меня по-прежнему не пускали внутрь. И от этого… щемило под рёбрами. Будто часть меня осталась там, за камнем.

Не время, — говорила я себе.

Но как долго магия будет считать меня «не готовой»?

Так и протекали зимние дни в стенах Лаэнтора. Тихо, размеренно, без неприятных неожиданностей. Пока однажды — в первую неделю января — не случилось страшное.

39. 8.2

Болезнь пришла ночью. Как вор, без стука.

Меня разбудили в два часа.

В дверь стучали до тех пор, пока я не встала и не открыла. В коридоре нервно заламывала руки Мона — бледная, дрожащая, в теплой мантии, накинутой на ночную рубашку. Эту девушку я уже успела хорошо запомнить, так как она всегда среди первых откликалась на просьбы о помощи. Будь то дойка коз, стирка или присмотр за детьми. А ведь она сама была, на вид, совсем девочкой, не старше шестнадцати.

— Госпожа, — прошептала она, — Эллис… та, что с веснушками… у неё жар. Сильный. И брат её кашляет до хрипоты. Мы боимся…

Я накинула теплую шаль, сунула ноги в меховые сапоги и только спросила:

— Остальные?

— Пока в порядке. Но… я не уверена.

Так всё и началось.

Лихорадка, хрип, мокрый кашель, сыпь у некоторых детей, слабость — такая, что взрослые не могли встать с постели. Болезнь шла волнами. Сначала две девочки — Эллис и младшая Тора. Потом мальчик с родинкой на щеке, потом ещё двое. Через день рухнула мать троих, та самая, что пела у камина.