Путь домой оказался бесконечным. Я шла, не чувствуя ног. В кроссовках хлюпало. Резинка с волос куда-то подевалась, и теперь мокрые пряди свисали сосульками и липли к лицу. Руки окоченели. Я дышала на них, пытаясь хоть как-то согреть, но моего рваного дыхания было явно недостаточно

До дома добралась уже в каком-то забытии. Стеклянный взгляд перед собой, движения на автомате. В груди то ли дыра, то ли целая пропасть.

Я дважды уронила ключи, прежде чем попала ими в замочную скважину. Ледяными непослушными пальцами было непросто справиться и с дверной ручкой, которая никак не хотела опускаться. Будто сам дом не хотел пускать внутрь и намекал, что я тут лишняя.

Едва переступив через порог, я задохнулась от острого чувства одиночества.

Никогда! Никогда за пятнадцать лет проведенных в этих стенах, я не оставалась ночью одна. Всегда был муж, дети, а сейчас пусто…

Даже нет ни кошки, ни собаки, чтобы выбежали на встречу – у Марины аллергия на шерсть.

Только пустота.

Часы в прихожей показывали два-ноль-ноль.

Я сняла сырую насквозь куртку, скинула хлюпающую обувь и поплелась ванную. По пути остановилась перед зеркалом. Черные брюки, серая водолазка, ноль макияжа… Представила, как бы смотрелась на фоне разодетых гостей…на фоне той самой Звезды, и стало тошно.

О чем я только думала, выскакивая из дома в таком виде? Зачем вообще выскакивала? Ведь ясно же было, что все бесполезно.

Опустошение такое, что нет сил ни на злость, ни на месть, ни на дальнейшие жизненные планы. Я просто хотела согреться.

И уже в душе, под обжигающе горячими струями, чувствуя, как щиплет оттаивающее тело, я заплакала. В этот раз тихо, чуть слышно поскуливая.

Продолжалось это долго. Час, не меньше.

За это время на телефоне не появилось ни одного пропущенного вызова или сообщения. Мне так никто и не позвонил, не спросил все ли со мной в порядке, не извинился.

Заснула я только под утро. Провалилась в муторный сон, не приносящий ни отдыха не успокоения. А когда проснулась – поняла, что не одна. Откуда-то снизу раздавались приглушенные, знакомые голоса.

Мне даже почудилось на миг, что все вчерашнее – не более, чем плохой сон. Но только на миг.

Они ждали меня на кухне. Все трое.

Марина и Артем сидели за столом, муж стоял, сложив руки на груди и привалившись бедром к кухонному гарнитуру.

При моем появлении тихие разговоры смолкли окончательно. На смену им пришла звенящая, неприятная тишина.

Когда мы стали чужими? Почему я не увидела этого раньше.

Смотреть на детей было просто невыносимо, поэтому я обратилась к мужу:

— Коль, нам надо поговорить.

— Мы для этого здесь и собрались.

— Наедине.

Он покачал головой, отказывая даже в такой малости:

— У нас семейный совет. Это касается всех, поэтому они тоже имеют право участвовать.

6. Глава 2.2

Интересно, кого-нибудь их них интересовали мои права? Права жены, права матери?

Я все-таки посмотрела на своих таких взрослых и внезапно совершенно непонятных детей. Маринка сидела нахохлившись, всем своим видом выражая бунт и протест – ее обычное состояние, начиная с переходного возраста. Что ни скажешь – все в штыки. Хотя, казалось бы, семнадцать лет – уже пора бы выходить из этого состояния…

Артем, вскинув темные брови, самозабвенно крутил красный плетеный браслет на запястье, будто в этом был какой-то сакральный смысл.

Ни один из них так и не поднял на меня взгляд. Только вздрогнули, когда я произнесла:

— Хорошо. Пусть участвуют. У меня к ним тоже есть вопросы.

Марина сердито поджала губы и засопела, а Тёма досадливо цыкнул.