У Николая в голове не укладывалось, как кто-то мог позариться на его бывшую жену. Как человек она неплохая, спору нет. Заботливая, ответственная, понимающая. Но как женщина…

В молодости да, была очень даже очень. Даже после первых двух родов неплохо сохранилась. Немного прибавила, но ему даже нравилось. Сочная стала, аппетитная, подержаться было за что. Но после того, как Марину с трудом выносила и с неменьшим трудом родила – сдавать начала. Возраст уже сказывался. Тут обвисло, там провисло.

Он, конечно, говорил ей, что она еще ого-го-го. Даже много лет сам в это верил, и когда подмечал морщинки вокруг глаз, да складочки на боках, тут же оправдание находил. Она ведь богиня! Троих детей ему родила!

А потом как-то на море с ней поехали, и там девки молодые да упругие в пляжный баскетбол играли. Он смотрел на них, смотрел на нее, потом снова на них, и в результате пришел к неутешительным выводам.

Сколько можно врать самому себе? Никакая рядом с ним не богиня. И неважно сколько там родов было, и кто, кому детей рожал. Это ведь не подвиг, а женское предназначение. Природа так распорядилась, не он! Пора уже просто признать, что у женщины, как и у всего остального, есть срок годности, после которого она перестает быть интересной. Вера свой лимит исчерпала.

Если Берг думал иначе – это его проблемы.

Сам Ланской в своих действиях не сомневался. Он все хорошо взвесил прежде, чем разводиться, все рассчитал, везде подготовился. И теперь мог с уверенностью сказать, что развод с Верой был самым правильным решением.

Когда если не в пятьдесят менять что-то в своей жизни? Дети выросли, на ногах уже стоялось крепко. Пора выныривать из болота, которое уже давно стало привычным и с головой бросаться в новые, неизведанные ощущения. Это рубеж, который нужно было встретить достойно, и Ланской был уверен, что с этой задачей справился. Веру не обидел, детей обеспечил, а себе любовь новую нашел.

Да какую! Не в силах противостоять внезапному притяжению, он набрал ее номер.

— Ника, привет!

— Привет, Коль.

На заднем плане у нее играла музыка и, что-то стучало и звучали громкие голоса.

— Ты где? — подозрительно спросил он.

— На съемках, конечно.

— А что гремит?

— Декорации переделывают, — беспечно отозвалась жена, — переходим в новую локацию. А почему ты спрашиваешь? Ревнуешь?

— Нет, конечно. Просто интересно, чем занимаешься.

Тут он слукавил. Ревность все-таки была. Небольшая, оседающая легкой перчинкой на языке. Терпкая.

— Может, пообедаем? — предложил он, — ты, я, шикарный ресторан. Что скажешь?

Вероника задумалась на миг, будто сомневалась идти или нет, а потом игриво произнесла:

— Только если там найдется укромный уголок, в котором я могу обнять своего котика.

Ланскому нравилось быть котиком, и нравилось, что рядом с ним такая кошечка. Поэтому грудь против воли надул, хвост распушил и царским тоном произнес:

— Будет тебе уголок. Ну что в два на «Эвересте»?

— С удовольствием. До встречи.

Но прежде, чем она успела отключить выключить телефон, Николай услышал где-то рядом с ней громкий смех и мужское:

— Вероник! Ну ты долго еще? Помогай!

Это с чем это там, а самое главное кому, она собралась помогать?!

Чуть было не перезвонил, чтобы потребовать объяснения, но потом остановился и даже рассмеялся. Все-таки небольшая ревность – это даже приятно. Верку он давно не ревновал, верил ей как самой себе, а с Никой было иначе. Кровь закипала от одной мысли, что вокруг нее крутился целый рой молодых, да наглых.

Но она – его жена. А жены, как известно, существа самые верные и преданные. Это мужчинам свойственно сбиваться с курса, потому что против природы идти сложно, а для жен семейный очаг – это святое. Уж он-то это знал наверняка.