Меня будто парализовало. Даже пальцем пошевелить не могла.

— Ну звони, что ты стоишь? Помоги Артемке. У меня лишь один вопрос. А дальше-то что? Она будут пинать тебя, как резиновый мячик, а ты продолжишь бегать за ними? Сопли подтирать, говорить, что и на какой полке лежит? А если вдруг у дитятки закончится туалетная бумага? Тоже поскачешь? Принесешь рулончик, важные салфетки, а потом еще и жопку ему подотрешь? Смоешь за него и унитаз ершиком протрешь, чтобы чистенько было? Да?

— Это дети…

— А эти дети помнят о том, что ты их мать? Или вспоминают о тебе, только когда им самим что-то нужно? Тебе кто-нибудь из них, кроме Влада, звонит вообще? Кто-нибудь интересуется, как дела? Хорошо ли ты спишь, ешь? Все ли у тебя получается на квартире? Нет ли осложнений после больницы? Или это все лишнее? И ты годишься только на то, чтобы сказать на какой полке лежат трусы?

Какие неприятные, какие чудовищно болезненные слова. В душе протест, потребность что-то сказать в защиту детей. Потому что, а как иначе? Я же мать. И в тоже время на языке нет ни одного слова, и давит понимание, что не нуждаются они в моей защите. Она им на фиг не сдалась. Как и я.

— И вообще, — продолжала добивать Люба, — прости, что я тебе это говорю. Но у них теперь там новая «мама» есть. Раз уж она по всем твоим шкафам прошлась и все из них выгребла, то пусть с Артемкиным барахлом сама разбирается. Теперь это ее забота, не твоя.

— Люб, — у меня снова запекло глаза, — ну зачем ты так?

— Да затем, что если тебя не встряхнуть, то ты так и продолжишь бегать перед ними как бездомная собачонка. Захотели – подозвали, захотели пинка под зад дали. Все, хватит Вер. Хватит! Ты в разводе, дети уже достаточно взрослые, чтобы отвечать за свои поступки и самостоятельно решать свои проблемы. Пора перестать быть удобным придатком и заняться собой.

— Это же просто форма…

— Нет, Верочка. Это не просто форма, это показатель отношения к тебе. И если ты сейчас не проведешь границы, то так и останешься на побегушках, в то время как они продолжат жить в свое удовольствие и улыбаться «подходящей» Веронике. Будут ей в рот заглядывать, ходить рука об руку, потому что она Звезда. А ты…так… сойдешь для бытовых нужд.

Больно. Очень больно. У меня все завяло и настроение, которое с утра было слегка приподнятым, снова рухнуло ниже плинтуса.

— Я хочу домой.

— Э, нет, милая. Мы сюда пришли не для того, чтобы ты потопталась на крыльце и сбежала. Хотела найти себя занятие – вот оно. — она так резко дернула ключ в замке, что он провернулся, — вперед.

Я и правда хотела сбежать, но дверь распахнулась и не оставалось ничего иного, как войти внутрь. Неимоверным усилием воли, я заставила себя проглотить накатывающие слезы и переключиться на то, что меня окружало.

В помещении была лишь черновая отделка – отштукатуренные стены, залитый пол, электричество, сантехника и мокрые точки. Места много, света много. Пяток кабинетов, в одном из которых целый склад мебели и оборудования. Николай не разбирался в ветеринарии и просто скупил все по каталогу, но стартовый набор получился весьма неплохим. Самое нужное для работы у меня уже было. Остался ремонт, отделка и можно начинать.

Разбирая все это добро, я даже немного увлеклась. А чуть позже, обнаружила на телефоне сообщение:

Мам, что с формой-то? Куда ты ее дела? Мне она завтра уже нужна!

Всего лишь буквы, но мне показалось, что я слышу требовательный, недовольный голос Артема. И тут в душе шевельнулся неприятный червячок.

А разве он имел право что-то требовать от меня? После того, как официально занял сторону отца и поддержал мой отъезд из дома?