– Смой с меня ее запах, Полина, – повторяет еще раз, взяв мои ладошки в свои, и кладет на пуговицы промокшей рубашки.

– Не надо. Я хочу побыть одна. Марат, прошу тебя, – вода смывает слезы.

Я за всю жизнь меньше плакала, чем за сегодняшний вечер. Неужели он серьезно? Нет, пожалуйста, пусть это просто запугивание.

– Тебе мешает ее запах, чтобы лечь со мной в одну постель. Так убери его. Я весь твой, – и делает шаг назад.

– Ты больше не мой. Пусти меня, – злится.

Вижу, как вспыхивают его глаза. Нехорошо. Очень нехорошо. Он не любит, когда ему не подчиняются. Тогда он давит, подчиняет, крушит любое сопротивление на своем пути. Никогда не думала, что окажусь в подобной ситуации. Это страшно. Он словно машина, неживая. Видит цель и идет к ней, не думая, что будет дальше.

Было бы проще сдаться, подчиниться. Сделать вид, что покорилась. Но почувствует фальшь и будет еще хуже. Лучше открыто противостоять, больше шансов, что сжалится.

– Когда смоешь ее запах и оставишь свой, – наклоняется ко мне и говорит прямо в губы.

Вода падает ему на спину. Я в капкане, укрыта от всего. Есть только он. Его бездонные глаза, которые впервые пугают.

– И, так уж и быть, я тебе помогу, – сам начинает расстегивать рубашку.

Мокрая ткань облепила его шикарное тело, которое уже не мое. Красиво снять вещи не выходит, они прилипли, но даже мокрые Марат снимает легко. Буквально минута, и он остается без всего. Его вещи выброшены прочь, чтобы не мешали.

Вижу, как он воодушевлен. Он готов на подвиги и мне страшно. Между нами одна преграда – мои трусики. Но разве это спасет? Он хочет большего и, если решит, то получит свое, и плевать на то, хочу я или нет. Главное, что хочет он.

Куда делся мой заботливый и чуткий муж? Куда исчез тот, кто всю беременность приносил мне то кислый яблочный сок в пять утра, то яблочный джем? Больше нет того Марата. Передо мной дикарь, которого я не знаю, с которым мне страшно.

– Кажется, – придвигается ко мне и берется за резинку кружевного белья, – это лишнее.

Хрусь, и нет его. Рвется по швам. Меня трусит от страха. Его руки гуляют по моему телу и откуда-то пена. Пена? Он купает меня?

Стою, зажмурив глаза. Вырываться нет смысла. Сжимаюсь все сильнее от каждого касания.

Тихо, Полина. Терпи. Он просто купает. Дай ему это сделать, расслабься. Пусть успокоится, пусть увидит покорность. Мне нужно продержаться до утра. Всего лишь до утра. До утра. А там он уйдет на работу, а я придумаю способ сбежать.

– Мы делали это не раз. Твоя очередь, – берет мою ладошку и наливает в нее гель.

Не чувствую запаха, смотрю то в ладонь, то на мужа. Да, мы делали это не раз, и не два. Но мне впервые…

– Не могу, – говорю едва слышно, срывая все предохранители.

Марат со звуком ставит гель и резко подхватывает меня под попой, заставляя обвить его ногами, чтобы не упасть. Вцепляюсь в него, как обезьянка. Страшно разбиться. Если умру, кто будет любить сына, с кем он останется. Я должна выжить хотя бы для него.

– Что, противно? А сейчас не противно касаться? – рычит в шею, чуть опуская.

Еще немного, совсем чуть-чуть, и он возьмет то, что так хочет. Меня. Пытаюсь подтянуться повыше, но он не дает, тянет вниз, чтобы показать, кто здесь главный. Кто тут хозяин.

– Ты моя жена, я твой муж. Забудь о ней. Все. Нет ее и не будет. Только ты. И мы оба знаем, что в глубине души, ты со мной согласна. Мы две половинки. Но, кажется, тебе нужно напомнить. Проникновенно.

– Не…

– Я теперь пленница? – удивленно спрашиваю Марата, стоя напротив, с Умаром на руках.

Вчера он так и не получил желаемое. Я даже договорить не успела, как радионяня меня спасла. Умар заплакал, а я искренне обрадовалась, что по непонятным мне причинам Марат взял ее с собой в ванну. В вопросах сына он всегда ставит малыша впереди. Ребенку я нужнее, чем ему.