Голова чуть наклонена в сторону спутницы.

Луиза Ренли. Вот ты какая была. По крайней мере, такой видел тебя живописец. Взгляд гордый, вскинутый подбородок. Рыжие волосы собраны в замысловатую прическу, вьющийся локон спускается к плечу, подчеркивая белизну кожи. Она тоже улыбается. Но нет в этой улыбке мягкости и теплоты, как у лорда Ренли.

– Хорошее было время, леди Ренли, – услышала я голос сверху и вздрогнула. Дворецкий Хенли не спеша спускался по ступенькам и увидел, как я залипла на семейный портрет.

– Вы напугали меня, Хенли, – упрекнула я его.

– Прошу прощения, госпожа, – принял мою претензию этот достойный джентльмен, – просто взгляд, с которым вы рассматривали полотно, пробудило и во мне воспоминания о былом. Я даже подумал, что не зря вернул картину на место сегодня.

Так вот, почему она мне раньше на глаза не попалась! Наши парные изображения убирали, а сейчас, когда объявлено перемирие, лорд и леди вернулись на стенку вместе.

– Надеюсь, что так будет лучше, Хенли, – смягчилась я. Ну просто невозможно быть надменной или грубой с таким приятным мужчиной.

Поднявшись к себе, я чуть не была с порога сбита с ног фамильяром. Оказывается, его крылья – не декорация. Он вполне сносно на них летает. И быстро. Пушистый снаряд врезался в мою грудь. Я охнула и успела прислониться к косяку.

– Пумиш! Что стряслось?

– Вторжение! – провыл зверек, вращая глазами. Чтобы успокоить его, я положила ладонь на пушистый загривок. Тут же в голове запищало-затрещало. И сквозь помехи послышалось:

– … близки с тобой настолько…

Я вскрикнула. Сначала от этой слуховой галлюцинации, а потом уже от зрительной. Из спальни показался Эдвард Лирон! Густые волосы собраны в хвост, на лице все та же обольстительная улыбка.

Он ведь мне привиделся, правда?

– Вот, вот он! – зашипел Пумиш в сторону видения. И я поняла, что красавчик-то натуральный.

– Душа моя! – сочные, кораллового оттенка губы рождали слова с таким томным и завлекательным звучанием, что я засомневалась, нужна ли этому чаровнику лира. На которой Луиза, помнится, мечтала играть. Хотя я почти уверена, что другой инструмент привлекал ее куда больше.

– Как ты перенесла этот бесчеловечный суд? – продолжал Эдвард, беря мою руку в свои. Я обратила внимание, что у него и правда пальцы музыканта. Длинные, изящные. Правда, кожа грубовата, как и положено тому, кто постоянно дергает за струны. И лиры, и девичьих душ.

– Вполне неплохо, – осторожно ответила я. Так, что делать дальше? Фыркнуть? Хмыкнуть? Ногой, может быть, топнуть?

Как на моем месте должна поступить женщина, которая сама себя превозносит и не гнушается идти по головам? А именно такой мне сейчас представлялась Луиза Ренли, к которой преподаватели музыки в окна залезают. Впрочем, этот момент надо отдельно уточнить. У меня четвертый этаж, а крылья из нас троих только у Пумиша есть.

– Как ты сюда пробрался? – строго спросила я. – По стене замка карабкался?

– Что ты, Лу! – лицо Эдварда Лирона приняло обиженное выражение. – Мы же с тобой договаривались встретиться после слушаний! И я еле дождался твоего дрозда.

– Моего … чего? – опешила я.

– Посланника, конечно же! Того самого, с нежно-фиолетовым оперением, которого Бенедикт заказывал специально для тебя в той мастерской в самом центре Астодии.

– И я тебе сегодня его отправила? – осторожно уточнила я.

– Конечно! Неужели не помнишь? Хотя у тебя такой сложный день, я все понимаю. Спасибо, что все же отправила птичку, пусть и позже, чем я рассчитывал.

Я точно помнила, что Бен обещал организовать посланника адвокату Крагену. Неужто он перепутал?