Во сне вижу Кирилла, он просто смотрит на меня, без своей привычной легкой усмешки, а так, словно я — все что ему в этой жизни нужно. Будто любит. И нет никаких ссор и недомолвок между нами. Как бы мне хотелось навсегда остаться в таком состоянии, не сталкиваться с неразберихой в моей жизни, а просто наслаждаться счастьем.

Когда открываю глаза, на улице уже все серое, светится только детский ночник на комоде. Даже не сразу понимаю, что происходит, потому что мозг отказывается верить, что Ромка может проспать так долго. Странно.

Тру глаза, чтобы окончательно скинуть с себя флер сна, и понять, что все это может значить, но сына в кроватке не вижу.

Что за черт? По времени уже почти вечер, я должна была проспать часа два не меньше, но где мой сын и почему я не слышала его, когда он проснулся?

Молниеносно подскакиваю и вылетаю из спальни. Ольги Петровны сегодня нет, у нее выходной, тем более, никто бы не смог успокоить Рому, если он голоден или с мокрым памперсом. Паника накрывает. Быстро спускаюсь по лестнице, и бегу в гостинную. Так страшно вдруг становится.

Но как только я залетаю в гостинную, то буквально столбенею, ведь на коврике, что по центру комнаты, среди игрушек, лежит мой сын и весело что-то щебечет, а его отец настраивает какое-то яркое детское сооружение над ним.

— Что происходит?! — не церемонясь спрашиваю я, и Кирилл поворачивает голову на мой голос. — Что ты делаешь?

— А на что это похоже? Играю со своим сыном, — в обычной своей манере отвечает Кирилл, а я чувствую себя глупо. — Купил ему развивающий коврик, вроде нравится.

Этот коврик занимает половину комнаты, а арка из всевозможных игрушек и украшений радует глаз. Такая штуковина и мне бы понравилась.

В груди неконтролируемо разливается тепло, но я быстро беру себя в руки. Он может себе позволить купить сыну целый аттракцион, подумаешь коврик. Ничего в этом удивительного нет. Но, вопреки здравому смыслу, все равно приятно.

Я люблю наблюдать, как Воронцов заботится о Ромке, только с сыном он становится лучшей версией себя. Иногда мне даже завидно, но пусть кто-то купается в лучах доброты этого холодного человека.

— Не ожидала тебя так рано увидеть дома, — отдергиваю кофту и прохожу ближе.

Чувствую, как грудь наливается, становится неуютно, когда столько молока приходит, но если сыну нормально, то я потерплю.

Кирилл ничего не отвечает, продолжая методично что-то закручивать, бренча навесными игрушками. Он сейчас такой красивый. Домашний и спокойный, совсем не походит на того человека, который уходил утром на работу. В футболке и спортивных штанах, Кирилл Воронцов становится обычный смертным, я могу только удивляться как у него получается так перевоплощаться. Не часто я вижу его таким.

Интересно, за эту неделю он был с этой…

Так, все. Не буду об этом думать. Мазохизм чистой воды. Мне все еще больно от мысли, что он занимается сексом с кем-то другим, а сама идея предательства засела в сердце как острый шип. Простить его я, наверное, никогда не смогу, но раз мы тут застряли минимум на год, то стоит попытаться хотя бы пережить это.

— Ну вот и все, малыш, — Кирилл наклоняется к сыну, настраивает что-то, и от коврика начинает исходить веселая детская песенка. — Лежи и наслаждайся.

Снова эта искренняя улыбка — и снова мое сердце млеет. Это ненормальная реакция, с учетом всех обстоятельств.

Но Ромке этот коврик либо надоел, либо не нравится вовсе, он резко кривится и начинает хныкать. А может, просто почувствовал молоковоз и вспомнил, что вообще-то голоден.