- Как ты, сынок? – задает мама вопрос, который не стала задавать при друге.

- Нужно поработать, ма.

- Я пришла надолго. Сегодня торговать уже не буду.

- Мам, не надо из-за меня…

- Так ведь Новый год скоро, Данил.

- Серьезно?

- Да. В следующую пятницу. Сегодня вот у тебя, потом поработаю следующую неделю. Хорошо сейчас покупают.

- Да, конечно. Извини, что…

- И не подумаю слушать это все. Она не звонила?

- Нет. Я попытался, но без ответа. Завтра посмотрим, съезжу к ней. Не поговорим, ну и… Как она может мам вот так?

- Не знаю, родной. Но она рассказывала о своем детстве.

- Тем более. Разве мы не хотим сделать так, чтобы не было как в детстве. Не пытаемся поступать иначе, чтобы не ошибаться. Я не понимаю ее, мам…

- Ты не поймешь, пока она не ответит честно. Но не нужно себя этим терзать. У тебя дочь, Данил. И она ждет, что с ней рядом будет здоровый отец. Ты должен себя беречь.

- Знаю, - ложусь лицом на диван. – Но она мне душу расковыряла этим.

- И мне очень жаль, что так вышло в твоей жизни.

Она не ответила мне. Не вышла на разговор. Даже услышав Иру, она не показалась. А я? Я стучать не стал и ломиться в комнату.

Она могла отвернуться от меня, ненавидеть за что-то, не любить. Но так поступать с моей девочкой, я не могу ей позволить. Она не мусор, который годится только для того, чтобы его выбросили. Она моя дочь. А я ее отец, который обязан защищать ее от всего на свете. И если я должен защитить ее от равнодушия ее же матери, то я сделаю это несмотря ни на что.

Потому что в четверг, тридцатого декабря, мне пришла повестка в суд.

- Значит, так тому и быть, Яна, - шепнул, читая по десятому разу бумажку.

18. Глава 17

Яна

Первые две недели я почти не шевелилась. Возможно, я даже не ела. Я не помню, как они прошли. Я спала. Редко выходила из комнаты. Не разговаривала толком, да и с кем?

Мои вещи, которые я спешно собирала в квартире Данила, так и стояли в углу комнаты. Смысл их распаковывать, я здесь не останусь ни дня после подписания документов.

Мама стучала в комнату, что-то там кричала. Хотела образумить. Но меня не было для этого мира. А мира не было внутри меня.

Мне кажется, я ощущала, как клетки моего тела умирали, одна за другой. То же самое происходило с моей душой, но я не была уверена, жива ли она до сих пор. Я монстр. Я грязь. Сволочь.

Я не думала ни о чем, кроме Данила и Иры, но эти мысли не были похожи на те, где я была центром внимания.

Себя я сжигала и убивала каждый раз. О них я думала иначе.

Ему не нужна моя правда. Потому что эта правда, не поможет мне уйти. Он не отпустит, вот в чем проблема. А я не стану его бременем. Ни за что в жизни. Ни его, ни дочери.

Наше общество умеет презирать и лишать жизни не прикасаясь. Оно пожирает взглядами, предрассудками, оно умеет ненавидеть так, что ты убиваешь сама себя, не ведая об этом.

И на это обречь своих любимых я не могла.

Пусть ненавидят. Это то, что я заслужила. Я, но не они.

Пройдет время, и они забудут все это. Меня, мой поступок и все, что за ним следовало.

Данил невероятный мужчина и любая это увидит сразу, а не так, как я – в последний момент.

Я уже не плачу, в моем теле стало так мало жидкости, что слезы просто невозможны. Но слезы — это жалость… у меня ее к себе нет. Только сожаление о том, что я так и не смогла найти лад с собой вовремя.

Подать на развод, было несложно. Я придерживалась своего плана. А прийти в зал суда и все это произнести вслух стало испытанием. Как и не смотреть на него. Делать вид, что не ощущаю его боли. Каждый, кто там был, ее чувствовал, такой силы она была. И убивало то, что не было даже ненависти.