Лишь заострившиеся скулы, слегка впалые щеки и сетка новых морщин на лбу и в уголках глаз свидетельствуют, что прошедший период в жизни экс-супруга был достаточно непростым. Быть может это отпечатки нелегкой борьбы с болезнью любимого первенца, а может — четыре года жития бок о бок с Баженовой, которая похлеще любого вампира умеет пить чужой кровушки.

Досадно, конечно. Я бы хотела видеть более существенные признаки страданий бывшего мужа. Четыре года ведь не малый срок. Он мог постареть, поседеть, или хотя бы лишиться горделивой осанки.

Но нет же. Ничего подобного я не замечаю. В зеленых глазах некогда любимого мужчины плещется удивление, азарт, интерес, но никак не раскаяние или сожаление. Бесит. Раздражает. Особенно своим оскалом в тридцать два белоснежных зуба.

— Здравствуй, Каролина! — бархатная хрипотца его голоса ласкает слух. — Рад тебя видеть.

Каролина! — Мысленно даю себе оплеуху. — Нельзя вестись на эту шелуху. Ты больше не глупая девочка, какой была в восемнадцать. Он явно играет.

— Я задала вопрос, — закатываю глаза и намеренно игнорирую мурашки, побежавшие по предплечьям. — Какого черта здесь творится?

Прораб растерянно бегает глазами между нами. Пытается как-то бессвязно оправдаться за то, о чем, видимо, понятия не имеет.

— Дальше мы сами, — отсекает бывший муж и отправляет растерявшегося мужчину обратно на рабочее место. — Шикарно выглядишь, — Назар поворачивает голову и скользит взглядом по моей ключице.

— Знаю.

Сжав от злости губы, мечу молнии в довольную физиономию бывшего мужа. Стучу каблуком по бетонной плите.

Заревевшая от соприкосновения с металлом болгарка вновь заставляет мои плечи дрогнуть.

— Поговорим в другом месте? Здесь довольно шумно.

Назар оглядывается по сторонам и предлагает войти в дом. Отрицательно качаю головой и киваю в сторону калитки.

— Я в курсе. Мне уже звонили соседи и жаловались.

Горский вопросительно выгибает бровь. Подает мне руку, чтобы помочь обойти неровный участок пути. Игнорирую его жест, уверенно перешагивая неровности и дыры в потрескавшейся стяжке.

Когда мне было двадцать, приходилось ходить на каблуках и не по таким колдобинам. Часто были показы, где дизайнеры выбирали для дефиле не специально возведенный, ровный подиум, а обычный тротуар, вымощенный брусчаткой.

Повышенная травмоопасность участников показа не бередила ни умы творцов, ни манекенщиц. Ради соприкосновения с миром Высокой моды мы готовы были подвергать опасности не только организм, замерзая на холоде в тонких платьях, но и конечности, надевая раз за разом неудобные туфли.

— И так, — отойдя на максимально возможное от гудящих инструментов расстояние, я вновь обращаюсь к Горскому: —Почему в документах мое имя?

— Кто тебе такое сказал? — Горский прячет руки в карманы брюк.

Держится отстраненно, но не отказывает себе в удовольствии еще раз оценить глазами мое изменившееся тело. Да, я больше не угловатая девочка с большой грудью. После родов мои бедра приобрели более женственные изгибы, округлились ягодицы.

Мне бы возмутиться такой открытой наглости бывшего супруга, но я намеренно этого не делаю. Пусть смотрит внимательно, пусть рассматривает каждый мой сантиметр. Перед ним больше не юная барышня с влюбленными глазами, нуждающаяся в опеке и заботе. Ее больше нет. Она исчезла вместе с теми бумагами о разводе, оформленными задним числом. Той Каролины больше нет и не будет. Пусть даже не надеется.

Кожу покалывает даже под толстой джинсой юбки-миди. Громко выдыхаю и расправляю плечи. Заставляю себя собраться с силами.