Глядя на спящего Глеба через стеклянную перегородку, я думаю о том, что он никогда не будет прежним. Не будет таким, каким я его помню. Широкоплечим балагуром и красавцем. Он осунулся, побледнел и его тело под больничной простыней сейчас кажется маленьким и щуплым.

Как бы я не старалась вновь дистанцироваться от мужа, но сердце сжимается от жалости. Глеб потерял меня, разорвал нить доверия, которая связывала нас воедино. Но любовь так быстро не исчезает. Столько лет он был для меня самым близким человеком, и теперь не так просто забыть об этом.

Саша прижимается носом к стеклу, оставляя запотевшие пятнышки дыхания. Впервые за всё время выдергивает ладошку из моей руки. Упирается в стекло, будто проверяя, насколько реальна эта преграда между ним и отцом.

- Вика, ему больно? – спрашивает, поднимая на меня глаза.

- Нет, Алекс. Физически ему не больно. Но, думаю, у него болит душа. Так тоже бывает.

Что я говорю! Ведь обманывать мальчика не стоит. Никто мне не скажет, меняет ли несчастье лжецов... И есть ли у них душа?

Тихо, как кот, сзади подходит Илья Сергеевич. Вздрагиваю от неожиданности, услышав его голос.

- Виктория, добрый день. Рад, что вы здесь. И этот чудесный молодой человек тоже... – с любопытством смотрит на Сашу, видимо, помнит наш разговор о детях.

- Это сын Глеба. – Разворачиваю мальчика лицом к доктору и кладу руки ему на хрупкие плечи. – Вы говорили, что Глебу нужна поддержка, я подумала, что...

- Вы всё правильно сделали. Пойдем, дружок. – Протягивает Саше руку и тот доверчиво вкладывает в нее свою ладошку. – А вы пойдете?

Я отрицательно мотаю головой. Не хочу, не сейчас.

Скрестив руки на груди, из-за стекла наблюдаю, как Саша осторожно присаживается рядом с Глебом, с тоской и нежностью заглядывает ему в лицо. Глеб спит, и мальчик что-то спрашивает у доктора, тот кивает. И Саша робко гладит отца по руке.

Я не знаю, сохранилась ли чувствительность рук, или Глеб слышит разговор, но он открывает глаза и поворачивается в сторону сына. Улыбается и что-то тихо говорит.

Илья Сергеевич, одобряюще похлопав Алекса по плечу, выходит из палаты. Оставляет отца и сына наедине.

Подходит ко мне и, зеркаля мою позу, скрещивает руки. Тоже смотрит.

- У него всё будет хорошо, - говорит он, не отрывая взгляд от трогательной сцены встречи. – Я видел многих пациентов. Глеб был на грани, но не сломался. Может быть из-за него. – Кивает в сторону Саши. – Может быть из-за вас.

- Не важно из-за кого, - перебиваю я, - главное, что прогноз благоприятный.

- Даже очень благоприятный, - кивает врач. - Завтра будем переводить в специальную палату.

Сердце замирает от ужаса. Как «уже завтра»?

У судьбы плохое чувство юмора. Она, как шулер, всегда готова достать из рукава пару крапленых тузов «на погоны». И в этот раз я опять ей проиграла. Благоприятный прогноз для Глеба – непостижимая беда для меня.

Я-то надеялась, что в запасе есть несколько дней!

Отрываюсь от стекла и перевожу взгляд на доктора. Молчу пару секунд, собираясь с мыслями.

- Илья Сергеевич, сейчас лишних денег у меня нет. Палату и лекарства я пока не потяну. – Волнуясь, заправляю за ухо локон и не мигая смотрю на доктора. – Скажите, небольшая отсрочка повлияет на восстановление Глеба?

- Но, вы же говорили, что семья Орловых может позволить себе лучший уход? – Врач в недоумении вскидывает брови.

- Так вышло, – скорбно поджимаю губы. Не рассказывать же сейчас подробности, куда ушли предназначенные на лечение деньги. – У семьи возникли временные трудности.

Илья Сергеевич снимает очки и рассеянно протирает стёкла. Снова водружает их на нос.