Дышит тяжело. Сипит. Срывается.

И я моментально делаю стойку.

Отшвыриваю проигранный контракт на пол. Его не вернуть.

− Что случилось?

− Ребёнок… - Она, кажется, едва шепчет.

А ещё ойкает так, что у меня сердце обрывается. Делает кульбит в воздухе.

Как гимнаст.

− Ещё месяц до родов. Что случилось? – Злюсь.

− Ну, извини, что твой сын хочет поскорее увидеть этот мир! – Клацает зубами.

Ахает от боли. И меня волной стыда окатывает.

Что это я, в самом деле?

− Я сейчас. – Захлопываю ноутбук.

Срываю пальто с вешалки, цепляя пальцами портфель. Понимаю, что, если Тая рожает, надо будет нестись в роддом.

У нас контракт заключён на платные роды.

Я просто не могу пропустить рождение наследника…

Пока еду в автомобиле, сердце сжимается. Таисия не звонит. И сама не берёт трубку.

Пытаюсь дозвониться матери – тишина. Может быть, спит. А может – уже возле Таи.

Не знаю, почему, но эти две женщины спелись. Стали неразлучными подругами. Сдружились.

Машу-то мама никогда не жаловала. Терпела, скрипя зубы. Надеялась на скорое пополнение в семействе.

И, только когда поняла, что с этим проблема, перестала держать себя в руках. Всю плешь мне проела…

И, если мой сын готов появиться на свет, то значит, моя мать уже в курсе.

Бросаю автомобиль на стоянке, в два прыжка добегая до дома.

Пока жду лифт – матерюсь. Кажется, что секунды бегут слишком быстро.

Не успеваю. Опаздываю.

И когда врываюсь в квартиру, замираю. Переступаю с ноги на ногу, как цапля.

Свет в прихожей выключен. В квартире – тишина. Телевизор не работает. Признаков жизни не слышно.

− Тая? – Зову осипшим голосом.

Сердце стучит. Срывается.

И, кажется, кончики пальцев немеют.

Куда ехать, кого искать – не представляю.

Машинально стаскиваю ботинки. Делаю шаг в комнату.

И замираю, видя, как из спальни выплывает довольная любовница.

Кокетливо ведёт плечиком. Улыбается.

Скользит пальчиками по бёдрам, оглаживая выпуклости, облачённые в шёлковый пеньюар.

А ещё закусывает нижнюю губку так призывно.

− Приехал, наконец?

− Тая… Что это значит? – Хочу вспылить, но побаиваюсь сделать ей хуже.

Поэтому упираю руки в бока. Прожигаю взглядом.

− Ничего, - пожимает плечиком, будто и вправду ничего не случилось. – Просто уже не знала, как заманить тебя домой, любимый.

Любимый… Меня передёргивает. Мутит.

Ненавижу, когда она меня так называет.

Есть в этом что-то фальшивое. Неправильное. Когда она полюбить-то меня успела?

Так меня могла называть только Маша… Только из её губ это обращение звучало так нежно. Без какого-то сексуального подтекста.

Просто потому что. Просто так…

− У меня было много дел на фирме, - цежу, пробегая пальцами по пуговицам.

Вешаю пальто на плечики. Бросаю беглый взгляд на своё отражение в зеркале.

Морщусь. Постарел как будто.

− В два часа ночи, Артём? – В её голосе – обиженные нотки.

Я же не собираюсь оправдываться. Направляюсь в ванную, намыливая руки.

Бросаю взгляд на зеркало. Тая стоит в проходе.

Руки скрещены на груди. Губки плотно сжаты.

Хочет устроить скандал – явно, но не решается. Молчит. И по тонкой шее ползут багровые пятна.

Нервничает.

− Ты же знаешь, что у меня горел контракт с Тимирязевым. – Вытираю руки о полотенце.

Разворачиваюсь к девушке. Смотрю устало.

Не хочу перед ней отчитываться, но не выходит. Всё-таки, в её животе – мой наследник. Тот, который возглавит фирму Хмельницких, если, разумеется, я больше не попаду впросак.

− Заключил? Всё нормально? – В её голосе звенит сталь.

− Почти, - выдыхаю.

Не хочу признаваться в собственной несостоятельности. В долгах. В том, что едва держусь на плаву.

Ей сейчас вредно волноваться. Не нужно.