Вечер тянулся бесконечно. Гости засиделись до поздней ночи, шум стоял невыносимый, а Саша, как обычно, увлечённо рассказывал о своих невероятных "достижениях" на работе. Он с восторгом вещал о том, какой он молодец, какой умный, смелый и решительный, словно был центром вселенной. Весь разговор вращался вокруг его успехов и геройских поступков, но меня всё это просто невероятно раздражало.

Я сидела отдельно от всех, словно наблюдая за всем этим снаружи, крутя бокал с вином в руках. Вино, кстати, я так и не отпила. Мне просто не хотелось участвовать в этом фарсе. Каждое слово Саши было лишено смысла для меня – пустые, самовосхваляющие бредни, которые не имели никакого отношения к нашей реальной жизни.

Постепенно все вокруг начали пьянеть. Их разговоры становились всё громче, смех – всё более неестественным и безудержным. С каждым новым тостом и криком ощущала, как я всё больше отдаляюсь. Это был какой-то чужой мир, где мне не было места.

Я еле дождалась, пока гости начали разъезжаться. Каждый прощался долго, словно не хотел уходить, и последнего из друзей пришлось буквально выпроваживать – он не стоял на ногах и пытался обнять всех, кто попадался ему на пути.

Саша тоже выглядел уставшим, но довольным собой, и, как только последний гость сел в такси, он тут же направился в спальню.

Он даже не удосужился снять одежду, просто рухнул на кровать прямо в том, в чём был. Раньше я бы подошла к нему, помогла снять пиджак, разулась бы, уложила поудобнее. Но теперь мне стало просто противно даже думать о том, чтобы прикоснуться к нему. Я не помнила, когда мы вообще в последний раз касались друг друга – физически и эмоционально.

***

На следующий день, когда Саша вернулся домой, я увидела его за рулём старенькой вишнёвой машины, которая чем-то напоминала Матиз. Это было странно – ещё вчера он рассказывал, что его новая машина находится у мастера, а теперь приехал на этом крохотном, поношенном авто.

Саша вошёл в дом с привычным раздражённым видом, бросил ключи от старенькой вишнёвой машины на стол и сказал:

– Вот, на этом будешь ездить. А про машину, которую тебе отец подарил, забудь. Не позорь меня перед знакомыми.

Я застыла, ошеломлённая его словами. Это было даже не просьба, а прямой приказ, как будто я должна была стыдиться того, что мой отец сделал для меня. Меня обдало холодом от его безразличия и того, как легко он пытался контролировать каждый аспект моей жизни.

– С чего это? – спросила я.

– Потому что я так сказал.

Я взяла ключи со стола, больше из интереса, чем с каким-то конкретным намерением. Мне было интересно, что это за машина, которую он решил мне навязать, и почему он так унижает меня, отвергая подарок моего отца. Вышла на улицу, села за руль этой старенькой вишнёвой машины и повернула ключ в замке зажигания.

Мотор завёлся с трудом. Глухой стук, вибрация, которые раздавались откуда-то из-под капота, отдавались в руль, а я сидела, сжимая его дрожащими руками. Машина была в ужасном состоянии. Это было оскорблением, символом всего, что происходило в моей жизни – поломанное, шаткое и нелепое.

Слёзы сами собой начали катиться по щекам. Я не могла больше держать в себе всё это: обиды, унижения, бессилие. Я сидела в этом трясущемся автомобиле, и мои слёзы текли без остановки, выливая все те эмоции, которые я так долго сдерживала.

Смахнув слёзы, я решила, что не могу просто сидеть и плакать в машине. Мне нужно было хоть немного развеяться. Я завела мотор снова, хотя он всё так же глухо стучал, и решила поехать в магазин. Прогулка и покупка каких-нибудь мелочей казались хорошим поводом выйти из этого замкнутого круга мыслей.