Легонько смыкаю зубы на горячей шее, извлекая из горла Яны сладостный стон.

От хриплых ноток её голоса по телу проскакивает дрожь.

Волна тока, хлынувшая по спирали вверх, обвивает каждый позвонок теплом, ударяет в голову мощным желанием, отрекошетив, сползает по рецепторам вниз, разливаясь жаждой по окаменевшему члену.

— Хочу тебя... — шепчу, словно в бреду, вцепляясь пальцами в узелок махрового пояска. Развязываю его. Распахиваю халат, оголяя хрупкие плечи.

— Женя... остановись, не нужно. Дети рядом... — как же неубедительно звучит из её сладких уст мольба.

— Мы тихонечко, малыш. Обещаю, я быстро, — осыпая поцелуями изгиб её тоненькой шеи, прикусываю кожу рядом с ключицей. Яна издаёт рваный всхлип, награждая взамен мои шейные позвонки царапинами. Боль ещё больше заводит, удваивает в крови адреналин, разгоняет по венам чистое безумие.

Забравшись пальцами под лифчик купальника, сдвигаю треугольнички вверх, ладонями накрываю упругие полушария, сдавливаю, царапая кожу об острые соски.

— Боже, перестань... Мммммм... — звучит протяжно и томно, как приглашение. И я срываюсь, принимаю его, сжимаю пальцами тугие вершинки, оттягивая, перекатываю между подушечек, пока Янка не начинает скулить и содрогаться от удовольствия.

Твою же мать...

Какое-то необъяснимое наваждение.

Сознание напрочь выжигается охренительным дурманом. Нестерпимо её хочу. Всю. Себе. Без остатка. И так каждый раз, когда прикасаюсь к ней, теряю рассудок. Хочется напиться ею в хлам и сорваться в пропасть, не помня себя.

Врезаюсь поцелуем в сладкие губы, жадно сминая их своими. Вгрызаюсь в мягкую плоть. Янка откликается глухим стоном, сгребая в кулачки мои волосы. Затылок опаляет сильнейшей наркотической дурью. Чувствую, как хочет меня. Дрожа, вжимается своим телом в моё, навстречу толкаясь языком. Её желание не меньше моего, и от этого становится вдвойне приятней.

Не медля ни секунды, подхватываю под попу.

— Женя!!! — взвизгивает от неожиданности, прижимаясь ко мне плотнее и следом шепчет: — Темно ведь. Сейчас что-нибудь опрокинем или упадём.

— Я держу. Не волнуйся, — разворачиваюсь к стиральной машинке и резко врастаю в пол от разразившейся череды звонких ударов в дверь и какофонии детских голосов.

— Отклывай! Полиция! Мы вас обналузили! Зень, поднимай луки ввелх и выходи. Зиво!

— Мать вашу... — рычу под Янкино негромкое хихиканье. — Сорванцы-полицейские, чтоб вас...

— Ты облажался, Захаров, — шепчет осипший голосок. — Дыши глубже, чемпион, расслабляй дубинку в штанах. Выходить тебе с поднятыми руками...

Яна.

С разочарованным стоном Женя ставит меня на пол.

Ноги подкашиваются. Руки дрожат. Губы саднят. Щёки и тело пылают огнём. Усмирить дыхание у обоих не выходит.

Шумно, громко, обжигающе горячо...

— Черррт, малыш, он так скоро не упадёт, — подавленный смешок мужчины толкается в шею.

Опускаю ладонь на горячий пах, сжимаю его через брюки и разочарованно стону:

— Такой твердый.

В ответ звучит громкое шипение.

— Больно, Жень?

— А как ты хотела? Вот же ж... хитрюги, — нехотя разжимает объятия. — Кто-то точно нас сдал неугомонным проказникам.

— Отклывайте! Цево так долго? Зень! Ян!

Запахиваю поспешно халат, завязывая узел обратно.

В темноте Женю не видно. Слышу, как он поправляет свою одежду, тихо матерясь.

Господи, мне и смешно, и до боли грустно. Я всё также сильно его хочу. Боюсь даже представить, что испытывает он.

— У меня такого экстрима в жизни не было, — надрывно шепчет гонщик, притягивая меня к себе. Слышу щелчок замка. — Обещаю, этой ночью я оторвусь по полной, Мышонок. Никаких планов на сон. Залюблю — мама не горюй.