— Я тут подумала. Нам не стоит начинать все это…

— Все это? — выпрямляется он.

— Я и ты… ну, мы… — заглядываю в его глаза и прикусываю изнутри губу.

Он делает глубокий вдох, на секунду сжав челюсть. 

Его глаза блуждают по двору за моей спиной. Захлопнув дверь машины, опирается на нее плечом и, копируя мою позу, складывает на груди свои загорелые бицепсы.

— Почему? — спрашивает, посмотрев в мое лицо.

— Мы живем в одном доме. Тебе не кажется, что это плохая идея?

Рассматривает свои кеды, игнорируя звонящий в кармане телефон.

— Я тебе неприятен? — спрашивает, наконец подняв на меня непроницаемый отчужденный взгляд.

Открываю рот, собираясь выпалить слово “нет”, но потом закрываю его, решая подобрать более правдоподобные и взвешенные аргументы. 

Очевидно, он принимает мое затянувшееся молчание за ответ, поэтому разворачивается и берется за ручку машинной двери.

Жую губу, чувствуя, как грохочет в груди сердце.

Что я должна сказать? Что у меня от него белье, черт возьми, мокрое? Или что я хочу с ним секса, хотя он сушеный абрикос? 

Я ведь не для этого сюда пришла…

В панике тереблю край своей футболки.

Прежде чем сесть в машину, Федя бросает, не оглядываясь:

— У тебя мука на правой щеке.

Хватаюсь за щеку под звук захлопывающейся двери. Отойдя в сторону, наблюдаю за тем, как он заводит машину и ткнув вперед рычаг передач, срывается с места, не пристегнув ремень.

Приложив руку к взмокшему лбу, смотрю в след удаляющемуся “Вольво”.

***

— Слоны! — дергая меня за руку, Сеня тычет пальцем в вольер на другой стороне дороги.

Вздыхаю, прикладывая к глазам ладонь. Слоны так слоны. Большие, серые и пыльные. 

Из-за жары я чувствую себя неадекватно. Ситуацию ухудшает еще и то, что на мне рубашка с длинными рукавами и сарафан до самых пяток. Просто я боюсь обгореть, но сидеть дома в одиночестве совершенно невозможно, а все от того, что я гоняю в голове события сегодняшнего утра, как шарики для пинг-понга.

Кажется, нам нужно поговорить...

— Пойдем… — бормочу, подталкивая Сеню вперед. 

Крепко держу мальчика за руку. Я боюсь его потерять или что-нибудь в этом роде, потому что, глядя на слонов, вижу только хмурое кареглазое лицо кое-кого! А в моих ушах стоит свист шин серого “Вольво”, на котором этот кое-кто умчался из гаража Немцевых, как психованный.

Надавив пальцем между бровей, разглаживаю образовавшуюся там морщину и оглядываюсь по сторонам.

Мы таскаемся по плавящемуся от жары зоопарку уже минут сорок. Женя оставила на меня детей, чтобы отвезти домой купленные в Молле продукты, иначе они сварились бы прямо в багажнике ее “Опеля”. 

Она вернется за нами не раньше, чем через час.

Под рубашкой и сарафаном моя кожа плавится. 

Этот остров не для меня. Мне не подходит солнце, от него я тупею!

— Подумаешь, слоны, — тянет Адель, изучая карту зоопарка. — Где здесь террариум?

— Сородичей своих ищешь? — скучающе интересуется Алекс, пытаясь заглянуть за поля ее широкополой соломенной шляпы.

Присев на скамейку в тени выставочного можжевельника, снимаю свою шляпу и обмахиваюсь ею, как веером. Адель плюхается рядом и, достав из моей плетеной сумки газировку, вскрывает ее с шипящим звуком, пока Сеня и Алекс отправляются к лотку с мороженым.

Смотрю им вслед, забирая у сестры бутылку и делая глоток.  

Оба ребенка Немцевых очень похожи на своего отца — светловолосые и зеленоглазые, а вот брат Макса в какую-то другую породу. Он выше него ростом и волосы у него черные, как какое-нибудь воронье крыло. Как и его глаза. И вообще, разница между ними не только внешности касается!